Насмешка в его голосе отчего-то задевает, и Гарри расправляет плечи, словно в доказательство того, что он вовсе не трусит разговаривать с врагом.
— Вообще-то я хотел спросить о главном. Вы не отправили меня снова в подземелья, вы дали мне… относительную свободу. Значит, вы уже что-то решили на мой счёт?
— О чём ты?
— Я должен буду что-то для вас делать, — еле слышно произносит он, закусывая нижнюю губу.
— А что ты хочешь для меня делать? — фыркает Риддл.
— А что делают остальные Пожиратели? — в тон ему говорит Гарри и получает в ответ очень странный и настороженный взгляд, от которого мгновенно делается не по себе.
— Ну… — медленно начинает Риддл, и даже в каждом его жесте читается издёвка. — Они убивают для меня ваших авроров, пытают пленённых, охраняют важные объекты в городе ценой жизни, сражаются с членами вашего Ордена… Мне продолжать?
— Нет, — выдавливает Гарри.
— Ты хочешь делать то же самое?
— Нет.
— Тогда к чему такие вопросы?
— Но я ведь должен что-то делать. Я же не могу целый день слоняться по поместью как… — он запинается и невесело усмехается, вспоминая вчерашние слова Марка: «…как пыльным мешком по голове огретый». — И ничего не делать, — заканчивает он на свой лад.
— Ну, если ты настаиваешь, — Риддл наклоняется вперёд, и в его взгляде появляется азарт, — то мы обязательно придумаем тебе занятие.
— Очередное издевательство? — слова срываются с языка, прежде чем он успевает одуматься.
Улыбка Риддла тут же исчезает. Он медленно выпрямляется в кресле, сжимая губы, и Гарри словно обдаёт исходящей от него ледяной волной.
— Издевательство? — холодно повторяет он.
— Да, — кивает Гарри, глядя на Риддла в упор. От его расслабленности не остаётся и следа. — Вам ведь нравится меня унижать.
— Позволь узнать, когда я успел тебя унизить?
От его голоса, кажется, температура в комнате понижается на несколько градусов, и Гарри сам уже не рад, что на короткий миг позволил эмоциям взять вверх. Но отступить — значит, признать поражение, а сдаваться уже не позволяет алкоголь, разгоняющий по телу горячую кровь.
— А то, что было вчера? Или вы считаете, что заставить раздеться — это не унижение?
Риддл смотрит на него очень странно, как на умалишённого.
— Я и не думал, — спокойно отвечает он. — Я всего лишь хотел проследить за тем, чтобы ты не спустился на завтрак в своих обносках и не выставил себя на посмешище во второй раз.
— Разве вам есть до этого дело? — от его ровного тона Гарри и сам быстро успокаивается, поэтому вопрос получается не возмущённым, а немного обиженным.
— Может, ты сейчас и не поймёшь моих мотивов, — на губах Риддла снова появляется усмешка, — но мне не безразлично, что будут думать о тебе мои слуги. Потому что твой неподобающий вид и твоё нелепое поведение позорят перед ними именно меня. Я прав, и ты поймёшь это, если поразмыслишь на досуге, — он бросает короткий взгляд на часы на каминной полке и серьёзнеет: — А теперь извини, но у меня ещё много дел.
Он вновь берётся за отложенный пергамент, а Гарри ещё несколько секунд сидит в недоумении от резкого окончания разговора. Риддл углубляется в чтение, словно его здесь нет.
— Я могу идти? — несмело спрашивает он.
— Разумеется, — сухо отвечает Риддл, не поднимая головы, и макает перо в чернила.
Гарри, всё ещё удивлённо хмурясь, поднимается на ноги и подходит к двери, где до него доносится последнее напутствие:
— Кстати, если Мальсибер станет к тебе лезть, не бойся послать его к чёрту.
— Спасибо, я учту, — кивает он и покидает кабинет.
У лестницы перед ним возникает Мальсибер, криво ухмыляясь.
— Ну что, наговорился?
Но Гарри быстро проходит мимо, бросая на ходу:
— Пошёл к чёрту, — и спускается на третий этаж.
***
Уже лёжа в постели, Гарри никак не может уснуть, прокручивая в голове разговор с Риддлом. Конечно, он знал и раньше, что ещё нескоро увидит друзей, если вообще увидит, понимал: нет никаких гарантий, что план Дамблдора сработает, но сегодняшняя беседа словно расставила все точки над «i». Только после неё он понял, что его пребывание здесь — это не игра на несколько недель, после которой он снова вернётся в штаб. Это отрезок его настоящей, реальной жизни. Он мог бы продолжать играть, притворяться, покорно исполнять приказы, но всё, что от него требуется — это просто жить. Жить собственной жизнью, оставаться собой, не насилуя разум и волю. А это самое трудное.