Бросьте вы злиться, — сказал Петреску, — я разве виноват в том, что ваша же…
Ни слова больше, — сказал Лоринков, решив быть мужественным.
Угм, — согласно промычал Петреску.
Так трогайтесь, заводитесь, жмите на педаль, что там надо делать, чтобы машина поехала, — сказал Лоринков.
В старину, — смущенно сказал Петреску, — для этого требовалось нажать на педаль газа, но так как в нынешней Молдавии никакого бензина почти нет, то в нашем джипе, как и во всех полицейских машинах, это педаль велосипеда…
Что?! — спросил Лоринков.
И ее нужно крутить, — закончил Петреску.
Не только мне, но и пассажиру на переднем сидении, — добавил он, покраснев.
Лоринков глянул на него скептически, и, ничего не сказав, принялся крутить педали. Машина сначала нехотя, а потом все быстрее, покатилась по улицам Кишинева. На углу проспекта Евроинтеграции и улицы Жертв Девятой Молдо — Приднестровской Войны пришлось подождать, пока пройдет колонна сотрудников министерства информации и безопасности с транспарантами в честь Дня Европы.
Ишь, город украсили, — сказал довольно Лоринков, редко выходивший из музея.
Шариков навесили, — сказал он.
Это не шарики, — сказал Петреску.
Европротивленцев повесили, — объяснил он.
Присмотревшись получше, Лоринков помрачнел.
Скажите, Петреску, а вы верите в то, что эт… — начал было он.
Давайте не обсуждать подобные скользкие темы, — оборвал его Петреску.
Мужчины замолчали и лишь крутили колеса. Постепенно Кишинев с его разбитым асфальтом, вывернутым бордюром, стоками без люков, с трупами собак, людей и лошадей под стенами полуразрушенных домов, закончился. Кое где еще иногда попадались дома, в которых прятались по ночам местные жители, но это были уже пригороды.
Лоринков и Петреску, крутившие педали, видели, как банда беспризорников избивает насмерть какого–то ребенка, несшего домой кусок хлеба; как болтаются на ветру повешенные разгневанными местными жителями беспризорники; как пасутся на бывших клумбах дикие козы; как грызут, повизгивая, чей–то труп бродячие собаки; как просят милостыню матери и люди как собирают воду с дождевых стоков…
Потом все это пропало, и начался просторный сельский тракт, ведший от Кишинева в сторону Касауцкого карьера, до которого предстоял долгий и опасный путь. Места начинались сразу за городом безлюдные и потому опасные, но приятели по путешествию вздохнули с облегчением, когда город кончился. Слишком уж мрачно там было, слишком много боли, жестокости и насилия. За городом, по крайней мере, начиналась природа.
Не правда ли, Молдавия осенью прекрасна, — воскликнул Лоринков, когда друзья увидели деревья, покрытые всеми оттенками красного и желтого.
Страна, из–за расчертивших ее полей и огородов, похожая на лоскутное одеяло! — сказал он задумчиво и сразу же потянулся записать удачную фразу в блокнотик.
Где вы огороды–то увидали? — удивился Петреску. — Да и полей нет уже лет шесть как, все гагаузы во время очередного набега пожгли…
Я вижу их своим художественным воображением, — сказал Лоринков.
И я вижу несчастную, истерзанную, но прекрасную страну, — сказал он.
И от всего этого нам предлагают отказаться «исходники»?! — воскликнул он.
От этой земли, от этих полей и лугов, поражающих вычурным рисунком трав и цветов?! — говорил в волнении близорукий Лоринков.
Бросить нашу землю и двинуться в поисках какой–то неведомой никому Новой земли, причем неведомо куда? — спросил Лоринков.
Страна это люди, — сказал, подумав Петреску.
Возможно, — сказал Лоринков, пафосно добавив — но как же она все–таки прекрасна, наша с вами Молдавия…
Петреску, включив воображение, — и постаравшись забыть о том, что Лоринков третий год участвует в розыгрыше грин–кард, — был вынужден признать правоту собеседника. Молдавия, когда на ней не было видно людей, производила умиротворяющее впечатление. Словно картина Моне, слегка обгрызенная по краям мышами, подумал Петреску, здорово удивившись такой, — столь несвойственной ему, — метафоре. Широкие вначале реки, несущиеся стремительно в своих руслах, стихали, чтобы обернуться задумчивыми ручьями, дремлющими на своих поворотах. Холмы играли друг с другом в прятки, прячась за другими холмами. Рощи на месте тенистых некогда лесов жалобно тянули ветви к земле. Сапсаны летали высоко в небе, оглядывая Молдавию, и видели внизу поскрипывающее сооружение с корпусом автомобиля «джип», довольно быстро едущее по пыльной дороге.