Прошлой ночью здесь кто–то был, — решил лейтенант.
Следопыт, — восхищенно сказал Лоринков.
Костер еще теплый, — сказал лейтенант.
Оба путешественника за те полтора года, что шли от Кишинева к Касауцам, изрядно обтрепались. Левый ботинок Лоринкова был перевязан, а штаны Петреску кое–где залатаны. Полицейский и писатель возмужали, поседели и покрылись морщинами. Командировка их невероятно затягивалась, что, впрочем, в условиях событий в Молдавии особого значения не имело. Район Касауц, по слухам, отпал от Молдавии и там давно уже установилась исходническая ересь в качестве государственной религии. Лейтенант, правда, думал, что это клевета кишиневской пропаганды. Лоринков сомневался. В любом случае, им пришлось делать огромный крюк, чтобы не встретиться с передовыми разъездами войск северной республики Бельц.
Еще половина года была потеряна во время нашествия орды из Гагаузского халифата, которую пришлось пережидать в пещерах под Днестром. В общем, командировка обернулась целым путешествием, говорил Лоринков, которому это пошло только на пользу. Свежий воздух, отсутствие регулярных запасов спирта вернули писателю здоровый цвет лица, природный аппетит и любопытство к жизни. К тому же, за время путешествия у него был еще несколько видений, и лейтенант Петреску, — который был свидетелем этих трансцендентальных контактов со сверхъестественным, — смог убедиться в том, что Лоринков не фантазирует.
Он в самом деле общался с духами.
Что, впрочем, для практичного лейтенанта значения не имело. Моя цель, думал он, это Касауцкий карьер, где я обязан выяснить, куда пропали бывший комендант Филат, штатный доносчик Сахарняну и заключенный Серафим Ботезату.
Знаете, — сказал Лоринков, обожавший поговорить о себе, — а ведь не вечно же я буду книги писать…
Когда вы последний раз их писали? — скептически спросил Петреску, занявшись починкой велосипеда.
Не все мне писать, да писать, — сказал, не обижаясь Лоринков.
Вот кончится война, — сказал он мечтательно, — брошу все, куплю костюм…
Синий, обязательно ярко синий, приталенный, и чтоб рубашка с кружевным воротом, как у аристократа, — уточнил Лоринков.
Туфли лаковые, сумку как для ноут–бука, чтоб форсить…
Ну, без ноут–бука, конечно, он–то сам дорогой…
И поеду в город, учиться, — сказал он.
На агронома, там, или инженера, — закрыл глаза он.
В люди выбьюсь, — сказал он.
А пока… — вздохнул Лоринков.
Пишу тут для вас, пишу… — пожаловался он.
После чего прилег у костра, хлебнул вина, и уснул. Петреску, скептически глядя на напарника по путешествию, хмыкнул и покачал головой. Ишь чего удумал. В люди…
…яркое Солнце ослепило Лоринкова, когда же он поднял глаза, то увидел над собой двенадцать прекрасных дев.
Девчонки… — сказал радостно Лоринков, которому изрядно надоело видеть всего одно лицо, лейтенанта Петреску.
Бессмертные девы, — поправила одна, с золотой косой, собранной на голове в корону.
Бессмертные девчонки… — сказал Лоринков, глупо улыбаясь.
Сексист, — осуждающе сказала дева.
Феминист, зуб даю, — волнуясь, сказал Лоринков, неотрывно глядя в декольте девиц.
Девушки стали плясать вокруг него, взявшись за руки. В волосах у первой была роза, у второй — ромашка, у третьей — маргаритка, у четвертой — подснежник, у пятой — желтый осенний лист, у шестой — хризантема, у седьмой — снежинка, у восьмой — колокольчик, у девятой, — цветок винограда, а трое были простоволосыми.
Времена года, — догадался Лоринков.
Догадливый человечек, — смеялись девушки.
Вы и есть двенадцать? — спросил Лоринков.
Мы Дюжина, — ответили они.
Так это вас мы ищем? — спросил Лоринков.
Нет, человечек, — смеясь, ответили девушки.
Лоринков расстроился. Их с лейтенантом Петреску странствия, казалось, не имеют конца. Да и смысла тоже, признавался сам себе Лоринков. Ничего не менялось из–за того, что они перевидали уже, наверное, все злодеяния и жестокости, которые только творились на молдавской земле. Иногда они — по мере сил — пытались что–то сделать, а иногда просто смотрели. Но разве от того, что беды Молдавии увидят на четыре глаза больше, — думал Лоринков, — беды эти уменьшатся?
Не сомневайся, — пропели девушки, и сняли с себя платья.
Белоснежные, как мрамор, и пышные, смуглые и подтянутые, с веснушками на груди и впадинками меж ягодиц… Такие разные! Лоринков почувствовал головокружение и понял, что очень давно не видел женщин. Может, дезертировать, подумал он. Но куда бежать, подумал писатель. К тому же, из–за войны и разрухи в Молдавии не то, что женщину в розовых сапогах, — даже просто в сапогах не встретишь! Все носят какие–то мешки вместо платьев, лица чумазые, волосы растрепанные… О, совсем не такими были двенадцать прелестных искусительниц, окруживших Лоринкова сейчас!