Учитель говорил: я сделаю молдаван народом избранным.
Избранным и святым, каким он и был в самом начале своем.
Учитель говорил: я призову народы со всех концов земли прийти.
И властителей этих народов я приведу железной рукой.
И увидят они ваше великолепие и покорятся и дадут вам Землю Обетованную.
Мы, как новый праведный народ Израиля, станем властвовать над миром.
… не силой, но волей Бога…
не будет никакой несправедливости от молдаван, ибо мы знаем ее хорошо.
Мы претерпели мук и мы не хотим, чтобы претерпели их другие.
Учитель говорил: я не полагаюсь на ружья и автоматы.
Я помазанник Божий, говорил Учитель, что мне железки и пульки?
Моя надежда на Господа, говорил Учитель.
… кто дерзнет против Бога?.. мы же могучи делами и страхом перед Ним…
Я поведу вас прямо, говорил учитель.
Если же не будет среди вас силы, развеетесь, как сейчас — миллионом в Европе…
… словно пепел… но если уж приняли вы договор с Богом…
… раз уж подписали его, то знайте, вы — народ Божий и Сион будет наградой.
… сильные мира сего падут перед вами…
… если же будут дерзновенны среди них… Господь нашими руками свергнет их.
С престолов их дорогих и трибун красного дерева.
Бросит к стопам нашим и откроет нам путь среди вод.
Так говорил учитель праведности, мы же все слушали слово его.
И оно шло по Молдавии победно, и ряды наши полнились и ширились…
… словно воды Днестра в наводнение…
Учитель говорил, мы же внимали, и Бог любовно глядел на нас сверху.
Мы получим Сион и новая земля будет раем для избранных — молдаван.
Исход наш из рабства близок.
Так говорил Учитель.
И заря веры нашей разгоралась.
— В чем смысл наших мучений? — спросил Серафим Ботезату и занес кирку над известняком.
— Мы перевоспитываемся? — предположил кто–то из заключенных.
— Мы приносим пользу Родине, — сказал кто–то под смех остальных.
— Мы страдаем, — ответил третий под одобрительное молчание страдальцев.
— Друзья мои, — сказал Ботезату, — сейчас я слышал вас, но слышал я на самом делен не вас…
— Кого же ты слышал? — спросили Ботезату.
— Я слышал Гордыню, — ответил он сурово.
— Только очень гордый человек считает, что его мучения заслуживают внимания Бога, — сказал Ботезату.
— Я слышал Презрение, потому что только презирающий себя человек может думать, будто бы его мучения не стоят никакой жалости со стороны Бога, — сказал Ботезату.
— Я слышал, наконец, Глупость, — сказал Ботезату с улыбкой, — потому что мы все знаем, как низка производительность труда раба…
Заключенные дружно покивали. Все они в самом деле старались сделать как можно меньше, при всяком удобном случае уклоняясь от работы. Это среди заключенных называлось «услужить Родине».
— Так в чем же смысл наших мучений? — спросил Сахарняну.
— Твоих мучений? — спросил Ботезату живо.
— Ты говоришь о тех мучениях, которые испытываешь оттого, что не можешь прямо сейчас доложить начальнику обо всем, что я говорю? — спросил он, улыбаясь.
Заключенные засмеялись, Сахарняну покраснел. Охранники делали вид, что ничего не слышат, но на самом деле слушали внимательно. Серафим славился уже не только на весь лагерь, но и за его пределами. Мудрец, брошенный в тюрьму, говорили о нем в народе. Кто–то говорил — больше, чем мудрец…
— Ненавистник Молдовы, — пробормотал с ненавистью Сахарняну.
Серафим улыбнулся, и продолжил киркой долбить известняк. В отличие от многих заключенных, он работал на совесть.
— Истину тебе говорю, Сахарняну, — сказал Серафим, — не пройдет и дня, как оба искупаемся с тобой в одном источнике.
Сахарняну, брезгливо сплюнув, отвернулся и пожал плечами.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Серафима кто–то из заключенных.
— Вы это сами увидите, — ответил Серафим.
Потом отложил кирку и сказал:
— Нынче же вечером узнаете вы другого Серафима.
Бригада настороженно молчала. Некоторое время в участке карьера был слышен лишь звук удара кирок и камень. Мнения насчет Серафима в бригаде были самые разные. Кто–то считал его пророком, кто–то Учителем мудрости, кто–то посланником дьявола и властей, кто–то провокатором… Другие — сумасшедшим. Серафим в эти споры не вмешивался, знай себе учил тех, кто готов был слушать. Странный, всегда задумчивый мужчина, он поразил барак, когда прибыл. Зайдя в помещение, он вместо приветствия сказал: