Кабинет был просторным — здание выстроили на грант ЕС, — и обклеен плакатами, которые призывали молдаван к европейской интеграции. В этом смысле власти Европы вели себя с Молдавией как капризная шлюшка, подумал с неприязнью Плешка. Постоянно поддразнивает и разжигает похоть, обнажается, ходит мимо, задевая сиськами, наклоняется в дверных проемах, облизывает губы язычком… но не дает, сука!
Гм, — сказал смущенно Майор.
Постарался встать так, чтобы эрекция не была видна, и продолжил думать. Впрочем, не слишком ли я много думаю последние несколько дней, подумал Майор. Перестав думать, Плешка вновь превратился в образцового молдаванина–патриота, офицера концлагеря и сторонника европейской интеграции. Продолжил допрос.
Не стоит отпираться, Ботезату, — ласково сказал Плешка.
Мы уже все знаем про тебя, — сказал он многозначительно.
И очень скоро ты узнаешь от нас все, что даже сам о себе не знал, — добавил, Майор, подумав.
В противном случае, мы у нас узнаешь… — добавил он с угрозой.
В общем, колись, придурок, — сказал запутавшийся Майор.
Что я не знаю о себе? — ответил вопросом Ботезату.
И что могу знать? — пожал он плечами.
Лишь Бог знает, — добавил Серафим сухо.
Ты нашего молдавского Бога в свои грязные речи не путай, — сказал офицер строго.
Мы знаем, — сказал он, раскрыв папку, — что ты, Ботезату, являешься лидером так называемой секты Исхода…
Той самой, — вперил взгляд Плешка в Ботезату, — которая в последнее время стала весьма заметной и, отмечу, запрещенной религиозной силой.
Вот как… — сказал Ботезату.
Вы, «исходники», — продолжал поражать Ботезату своей осведомленностью Майор, — проповедуете ересь, которая утверждает кошмарные и нелепые вещи.
Например, будто бы молдаване это новый народ Израилев, что нам нужна Новая Земля, что дать ее нам должны мировые правительства…
Тем самым вы наносите оскорбление государству Республика Молдова, утверждая, что оно несостоятельно…
Неспособно…
Импотентно…
Ну и все в таком духе, — сказал Плешка.
Что скажешь на это, Ботезату? — спросил Плешка.
Заключенный молчал. Наверное, переживает, что я его припер к стенке, подумал Плешка и в очередной раз отметил свои способности тонкого психолога. Теперь надо давить на совесть, если уж зек испуган так, что слова вымолвить не может, решил Плешка. Воодушевившись, Майор встал у окна и произнес целую речь с выражением. И как всегда, когда количество сказанного превышало три предложения подряд, а речь была не записана на бумажку, Майор Плешка очень запутался. Честно говоря, заместитель коменданта сам уже не понимал, что несет. В память ему врезалось только одна из последних фраз:
…и это в тот момент, когда народ всей нашей многонациональной Молдовы в едином порыве стремится к выполнению очередного, седьмого, 5-летнего плана «ЕС-Молдова» по выполнению решения по приближению административного законодательства, юриспруденции, дорожных правил и лесного и рыбного права к европейским стандартам…
Затем следовал провал в памяти, и затем Майор с удивлением обнаруживал себя сидящим на столе и доверительно говорящим:
… и ведь версификация той части кодекса, которая не совпала с инструкциями Брюсселя хоть и представляла собой неразрешимую, на первый взгляд, задачу, но молдавские юристы в едином порыве, и скрепленные европейским энтузиазмом, словно цементом, смогли, черт побери, разрешить эту увлекательную задачку, эту гениальную теоремку, это, чтоб ее, софистическую…
Закончив, Майор утомленно бросился в кресло и замер. Как всегда после речей, у него разболелась голова. Она стала болеть тем сильнее, что мятежник оказался упрямцем, и не упал на колени, загипнотизированный непонятными фразами. Серафим, все так же неотрывно глядя на Плешку, спросил:
Вы сами–то верите, Майор, в истинность своих слов?
Начальник, — поправил машинально Плешка, — или заместитель коменданта лагеря, господин Майор Плешка.