Проще говоря, вы в заднице, — сказал он.
Не работает ни хрена, канализации у вас не будет, свет со дня на день отключат, — перечислил посол, — остались у вас тут только эпидемии национального самосознания, педикулеза и оспы.
Это я и без вас знаю, — сказал Лоринков.
Или вы прибыли сюда, рискуя собой, чтобы наговорить мне кучу банальностей? — спросил он.
Начнем с того, — сказал посол, — что я не рисковал, а прибыл сюда на вертолете.
Я последний раз предлагаю вам, Лоринков, покинуть страну с нашим бортом, — предложил посол.
Мы эвакуируем посольство, — добавил он, — и по указанию руководства страны, вывозим и тех наших соотечественников, которые представляют собой хоть какую–то культурную ценность.
Повар местного ресторана «Якитория», например, согласился, — сказал посол.
Ах, какие роллы крутит, подлец, — с восхищением вздохнул Петров.
Так что хватит ломаться и садитесь в вертолет, — махнул посол рукой в сторону маленького вертолета.
А он не упадет? — боязливо спросил Лоринков.
Черт бы вас побрал, — разозлился посол, — НЕТ.
Странно, — искренне недоумевал Лоринков, — он ведь тяжелее воздуха.
И верно, — задумался посол, — но на моей памяти, поверьте, не падал.
Я верю вам, — проникновенно согласился Лоринков, — но, знаете, я не поеду…
Посол выругался. Лоринков картинно откинул волосы со лба. Потом вспомнил что из–за угрозы тифа обрил голову. Так что он просто картинно встал на краю площадки на верху башни. В принципе, до недавних пор Лоринкову нечего было жаловаться на судьбу. Музей охраняли — как было положено по закону, — полицейские патрули, которые отстреливали желающих поживиться экспонатами. Журналистам можно было врать, что это его личная охрана. Мебели в музее было столько, что на отопление еще год хватило бы. Но пару месяцев назад охрану сняли…
Лоринков, краснея, вспомнил, как бегал вокруг полицейских, заламывая руки.
Друзья мои, а как же культура?! — восклицал он в волнении.
Волноваться было отчего. Лоринкову не улыбалась перспектива жить в башне без охраны, в окружении трехцветных ядовитых змей, бомжей и банд беспризорников. Полицейские, впрочем, популярно все объяснили.
Нет пайки, нет культуры, профессор, — сказали они, уходя.
Переводят нас в центр, охранять «Макдональдс», — объяснили охранники.
Туда люди поесть ходят, дипломаты всякие…
А из–за кресла ты на нас зла не держи, профессор, — попросили они.
И ушли с креслом–качалкой. Правда, оставили Лоринкову автомат «Калашникова» и пару рожков. Поначалу было непривычно, но потом Лоринков втянулся и уже сам добывал себе боеприпасы. Двери музея он заколотил изнутри, как и окна на первом этаже, и понаставил ловушек. В одну из них, пока Лоринков беседовал с послом, попал третий секретарь. Поскользнулся на специально подпиленной ступеньке, коротко вскрикнул, и упал, свернув шею набок.
Что же, плюс одно место на борту, — сказал посол.
Возьмете с собой кого–то еще? — спросил он Лоринкова.
Я не поеду, я же сказал, — отказывался Лоринков.
Не упрямьтесь, — просил посол.
Судьба дает мне уникальный шанс… — сказал честолюбивый Лоринков.
Какой? — не понял посол. — Умереть в 21 веке из–за бубонной чумы?
Если страна исчезнет, то никаких писателей кроме меня, в ней больше и не будет, — объяснил Лоринков,
Так я стану единственным на века! — трагично смежил веки он.
Да вы, интеллигенты, тщеславнее спортсменов будете, — сказал с уважением посол.
Ну, для диктофона поломались, теперь летим? — спросил он.
Я остаюсь, — сказал Лоринков тихо. — Правда.
Посол выругался еще раз.
Весь план мне срываете, чтоб вас, — пожаловался он.
Придется теперь еще одного человека искать для указанного властями количества, и где же его искать, — задумался посол.
Как, право?! — отчетливо для диктофона пресс–секретаря, сказал Лоринков.
Вы предприняли это полное опасностей путешествие вовсе не для того, чтобы спасти для Русской культуры и России конкретно меня, человека, осветившего молдавскую культуру шедеврами на русском языке? — спросил он.
Человека, чьи книги, как написала «Независимая газета», помимо культурной и эстетической составляющих несут общественно значимую нагрузку приобщения молдаван к современной русской литературе и наоборот?! — трагично спросил Лоринков.