Последний раз семья ела три недели назад, и это был кусок крысы, которую Родика разделила между мальчишками. Так что мать ела три с половиной недели назад.
Вздохнув, Родика перенесла мальчиков по очереди из шалаша у берега Быка, где они коротали последнюю ночь, к воде.
Мама, зачем ты нас трогаешь, мы что, будем кушать? — спросил старший.
Да, сынок, — сказала она, помолчав.
Только сначала мама сделает кое–что, вы поспите, а потом будет много еды, — сказала она, снимая веревку, чтобы была вместо ремня, с пояса.
Мы уже очень много спали, — сказал тихо старший, смышленый пятилетка.
Нужно еще немножечко, — сказала пошатывающаяся Родика.
Ладно, — сказал покорно старший, отчего мать совсем уж расклеилась.
Разгрызла веревку на две части, прикрепила к ветке, проверила петли. Первым взяла младшего. Родика знала, что ей нужно вешаться последней. Следовало убедиться, что дети мертвы. Ведь если бы кто–то из мальчиков выжил, то его бы, ослабшего и беззащитного, обязательно сожрала бы стая одичавших собак, а то и людей. Так что Родика приподняла младшего, сунула головку в петлю подтянула ее и разомкнула руки. Отошла и взглянула. Мальчик барахтался в воздух, цепляясь за петлю, и синел.
Это потому что без мыла, — безучастно сказала Родика,
С мылом мигом бы… — повернулась она к старшему, который пополз от воды.
Мама, — сказал он с ужасом.
Сынок, — сказала мать просяще.
… Родика отвернулась от корчащихся тел сыновей. Дрожащими руками стала сворачивать себе петлю, и глянула в реку. У берега плавал раздувшийся мешок. Это ведьма, которую здесь вчера на шесте топили, а колдуна ейного сожгли прямо в кресле, вспомнила Родика вчерашнюю расправу. Назад мать не смотрела. Сладила петлю, и встала было, как увидела, что течением из камыша вынесло еще один мешок. Подошла, тронула рукой. Вытащила. Развернула. Рванулась к деревцу, поскользнувшись и упав.
В этот–то момент Родика вдруг отчетливо представила, что опоздала и на миг ей захотелось не поднимать голову к ветке, а отвернуться и сладко долго сидеть, глядя на воду, как течет та, течет, течет, течет….
Ма–хх-… — донеслось сверху.
Родика стряхнула с себя страшное оцепенение — не иначе ведьмовское проклятие, подумалось ей, — и сумела встать. Подняла детей обеими руками. Сгрызла, сломав зуб, веревку над одним. Над другим. Свалилась с ними на траву и поползла к мешку. Там одумалась и занялась детьми. Младшему пришлось делать искусственное дыхание, а старшего вырвало слюной. Ничего, думала Родика, это ничего. Вложила в рот каждому по печеньке, заставила рассасывать, била по рукам, тянувшимся к мешку с едой. Дождалась вечера, и, уведя детей в лес, развела костер. Прикрывая огонь со всех сторон, сварила суп из двух картошек и луковицы с травой. Накрошила корочку. Подсчитывала количество еды в мешке, и снова поверила в то, что Бог не оставил молдаван. Припасов было килограммов десять — на полгода. Лес молчал. Мальчики сидели тихо, глядели завороженно в булькающую кастрюльку. Грязные, напуганные. Зверьки, подумала Родика, и мельком глянув в небо, по звериному оскалилась.
Слава Богу, мыла не было, — сказала Родика.
Ешьте, — сказала она.
Мальчики безучастно переглянулись.
Набросились на еду.
Послушайте, Гимпу, — сказал возмущенно представитель МВФ в Восточной Европе Фил О Донахью, — это уже превышает все допустимые нормы не то, что государственного права, но даже и просто морали!