71. … в колесах где аисты вьют эти гнезда… (неразборчиво) на таком колесе…
72. …примет смертную муку и Учитель мудрости, сказал Учитель Мудрости.
73. Молдаване блуждали в Европе и Азии, в Америке и России…
74. Чтобы заработать денег и спасти наши семьи и души, потому что душа человека…
75. … (неразборчиво) — его.
76. И бездомные, имя которым рек господин тьмы — гастарбайтеры — спасли…
77. … спасли семьи свои и жизни ценой собственной страны.
78. Тем самым предали Молдавию и Бога, за что наказал их.
79. … рассеяны мы безбожниками по всему миру, мы и садовники в Австрии
80. … и строители в Москве и кухарки в Италии и плотники в Португалии…
81. В Молдавии же наступили великие беззакония, сказал Учитель.
82. И я паду жертвой их, изрек он, а ученики плакали.
83. Не плачьте, утешал он, ибо мы, новый народ Израиля, должны претерпеть.
84. По воле Бога мы снесем муки, которые очистят народ молдавский.
85. … делает нас мечом в руках Его (неразборчиво).
86. … час Исхода близок…
87. Бедствия начались. Россия не приняло вино наше, а Евросоюз — овощи.
88. Небо задержалось посылать на землю Молдавии дождь.
89. Горы не отдавали нам свои тени, словно жадные работодатели…
90. Не было среди нас никого, кто бы жил по правде, сильные унижали…
91. … ели слабого, то же искал себе еще слабее, чтобы унизить…
92. Заводы разрушились, а поля пришли в упадок, люди уравнялись скотам.
93. … живем в грехе беззакония… в негодовании, сказал Учитель.
94. Воззри, Господь, самый темный час перед рассветом… каждопрп… (неразборчиво).
95. Встань одесную!
96. Учитель Праведности избран был, чтобы царствовать…
97. … над новым домом Израилевым — Молдавией.
98. Он был опоясан правдой и силой уничтожить властителей неправедных.
99. …должен был очистить страну от скверны и растоптать врага как ехидну…
… жарким летом 2004 года под Касауцким карьером, где добывают известняк, — белый, словно молдавские облака летом, — для строительства лучших особняков Молдавии, взошло Солнце. Беспощадно кривляясь лучами, что путались в глазах изможденных людей, светило заняло свое место поверх надсмотрщиков и вместе с ними стало равнодушно наблюдать за карьером. Он же, белея, но не как облако, а как кость, вылезшая из открытого перелома, — подумал заместитель коменданта лагеря и медик Плешка, — постепенно покрывался черными точками, вытянувшимися в цепочки. Словно вши на белье, подумал Плешка, по совместительству работавший и тюремным врачом. Но то были не вши. Это выходили на работу заключенные колонии Прункул, расположенной по соседству с карьером.
Люди позвякивали цепями и тихо переговаривались, бросая опасливые и скользкие — выработанные в молдаванах трехсотлетним турецким владычеством — взгляды на охранников. Все зеки были обнажены по пояс и у каждого на плече было выжжено клеймо. Тюремный врач Плешка знал, конечно, что это противоречит правилам содержания заключенных, принятым и одобренным Международной амнистией. Как знал он и то, что никто из Международной амнистии никогда не узнает о существовании Касауцкого карьера. И того, что преступников, которые здесь находятся, — особо опасных преступников, конечно же, а не каких–то там насильников, воров и убийц, — отмечают клеймом. Во–первых, колония строго засекречена и отлично охраняется. Во–вторых, здесь вам не Гуантанамо какое–то сраное, — подумал Плешка, — а раз среди заключенных нет ни одного иракца, то и международной амнистии здесь делать нечего! В третьих, все они, — глядя на зеков, знал Плешка, — находятся здесь навсегда и из карьера никогда не выйдут. Разве что в ту его часть, где камень почти весь вырублен, и остались пустые земляные шахты. Там, в катакомбах, хоронили умерших заключенных лагеря…
Колонию Прункул для особо опасных преступников, — представляющих собой угрозу безопасности Молдавии, организовали как замкнутый цикл. Выходили отсюда, с механическим удовлетворением отметил Плешка, даже не ногами вперед. Чтобы подавить волю заключенных, тела умерших свозили к шахтам на тачках, и просто сбрасывали в ямы. Это называлось «дать путевку в шахтеры» и считалось среди надзирателей отличной шуткой. С юмористами в стране всегда было плохо, признавал Плешка. Впрочем, это никакого значения не имело: лишь бы работяги кололи камень да выполняли норму, да хлебали свой низкокалорийный суп, так мало похожий на наваристые молдавские замы да чорбы (очень жирный и очень кислый молдавские супы — прим. авт.). Ничего, заслужили! Никто не жаловался… Злодеи и преступники, — подумал, приосанившись Плешка, — знали, на что шли, когда бросали вызов государственности нашей юной республики, а также ее европейских устремлениям и, и… И что–то в этом роде, со стыдом не смог вспомнить всю речь нового коменданта лагеря Влада Филата его заместитель. А ведь слушал он ее неоднократно, и даже как–то прочитал на куске газеты, в который был завернут паек. Который, кстати, тощал, словно молдавский гастарбайтер на помидорной плантации в Польше. Не по дням, не часам, и не по минутам, а ежесекундно.