Потому что старый договор с народом еврейским истек, и израильтяне, выполнив свои обязательства перед Богом, все им обещанное получили.
Обещал же Он им страну.
Итак, мы заключим договор с Богом и получим новую землю от него, а нынешние же беды наши просто испытания, которым Он подвергает нас чтобы проверить верности договору, как было и с евреями.
И я хочу, чтобы вы внимали мне, как губка морю, — сказал Серафим.
А не потратили эти бесценные минуты на никчемные препирательства со мной, вашим учителем, — сказал он.
Сейчас я посвящу вас в тайный обряд молдаван, — сказал Серафим, надевая на шею ожерелье из початков старой кукурузы.
Вы же слушайте и запоминайте, — сказал он.
Это очень древняя песня, — добавил он.
После чего закружился по полу и тихо забормотал. Сначала неразборчиво, потом все отчетливее. Наконец, танец его заворожил собравшихся так же, как неподалеку отсюда хора надзирателей — пирующих офицеров…
Очень давно, пританцовывая и хлопая по бедрам в такт своей худобе, — пританцовывая, пел исхудавший Серафим.*
По Молдавии брела мать–кукуруза и голова ее была украшены перьями птицы дрозд, а лицо разрисовано лучшей цветной глиной Мексики, в ушах цвели ракушки, в которых прятались еще живые мелкие морские чудовища, креветки, а на правом плече восседал сам орел, и нужно но ли добавлять, что в когтях он держал змею, — пел Серафим.
Мать–кукуруза, везде, где ты пляшешь, остается немного твоих косточек, твоих желтых зернышек, мы собираем их, не глядя тебе в лицо, потому что всякий кто туда глянет, навеки уйдет танцевать в эти поля с тобой, и матери прячут деток заслышав, как стучат сухие семена из тебя, — подпрыгивал Серафим.
Мать–кукуруза, скажи, когда мы наедимся досыта и напьемся вволю?! — спрашивал Серафим.
Мы голодны, — кричал он в экстазе.
Вот вам семена, вот вам злаки, ешьте и пейте, — отвечал он за Мать–кукурузу.
Мать–кукуруза, — снова спрашивал Серафим, — мать–кукуруза, взгляни на меня, взгляни и ответь, когда мы наедимся и напьемся вволю, но не тебя.
Чего же вы хотите съесть и выпить? — спрашивал серафим себя за Мать–кукурузу.
Наши души хотят нажраться чести и собственного достоинства, — пел Серафим за всех 4 миллиона молдаван, — наши души опухли без этой еды, стали неестественно толстыми и безобразными…
Наши души ходят пузатые и на тоненьких ножках, как страшные рахитичные дети, околевающие у заборов, — пел Серафим.
Они хотят пищи, — вопил он.
Что едят они?! — спрашивал Серафим и прекращал крутиться.
И, затихнув на полу, слабым и изменившимся голосом говорил:
Вы умрете голодными, отвечает, танцуя мать–кукуруза, и перья на ее поясе из самых редких и красивых птиц, переливаются переливчатым цветом, самым красивым цветом Земли…
Вы умрете голодными и ваши души так и останутся на обочинах, не допросившись подачки, милостыни…
Ничего им не достанется, — пророчил за Мать — Кукурузу Серафим.
Что же, значит, на то воля Бога, — говорил он уже своим голосом.
Аминь…
Серафим полежал еще немножко. Он не был уверен, что именно так должна была звучать древняя молдавская песня, и пел первое, что в голову взбредет. Но он точно знал, что в людей — как в детей — нужно вселять уверенность. Поэтому Серафим никогда в словах своих и поступках не сомневался. А таинственный обряд, точно знал Серафим, придаст привлекательности его идеям. Которые, верил он, спасут Молдавию. Так что немного экзотики с перьями и кукурузой не помешают… Ученики затихли. Кто–то плакал, кто–то быстро записывал все слова Серафима.
Дети мои, — сказал он, — скоро меня убьют.
Но думая, что они убили Серафима, они заблуждаются, — сказал Серафим.
Потому что Серафим это не тело, а душа, которая живет вечно, — говорил Серафим.
Они думают, что убьют Серафима, но они убьют кого–то другого, — сказал Серафим.
Как это? — спросил кто–то.
Все просто, — сказал Серафим и сказал, — пусть вопрошавший выйдет к свету.
Смущаясь, в кружок света от свечи вышел молодой паренек лет двадцати. Тот, что рубил камень бок о бок с Серафимом. Серафим ласково обнял его, отстранился и сказал:
Отныне ты — Серафим…
Если же решат убить тебя, передай дух Серафима другому и предай себя смело в руки врага, — сказал бывший Серафим новому Серафиму.
Я э–э–э, я Серафим?! — спросил ошеломленный парнишка.
Учитель, но… — послышались возгласы.