Мимо, — говорю я.
Мы говорим по–русски, чтобы до поры до времени наше истинное происхождение оставалось тайной, и люди, нас поддерживающие, не стали жертвами подлых действий мировых правительств, — говорю я.
Каких это? — спрашивает он.
Я на минуту прикрываю глаза. Над Молдавией встает большой огненный гриб. Нет, только не это. Позже — да. Спустя сутки, когда там не будет уже ни одного человека, пожалуйста. Или, как он там сказал. Na zdorovie. Мы не для того ведем народ свой к цели, чтобы пожертвовать им в каком–то касании этой цели…
Я широко улыбаюсь. Мои зубы жемчужно блестят.
Жемчуг, поднятый со дна Средиземного моря ныряльщиками. Раньше ныряли бедные греки, но после вступления Греции в ЕС даже нищие в Греции смогли получать пособие по безработице, на которое могли нанимать по 5 ныряльщиков из стран, в ЕС не входящих. Например, из Молдавии. Каждый второй такой ныряльщик это гастарбайтер из Молдавии, и они совершают по 30–40 погружений в день. Очень быстро. В результате, у бедняг закипает кровь, в буквальном смысле, и взрываются пенные пузырьки крови в мозгах. Все эти парни спустя год–два после работы становятся инвалидами. Все, что им светит — место сборщика апельсинов в Греции же. И там они корчатся под чересчур жарким солнцем ровно до тех пор, пока укус ядовитой змеи — греческие апельсиновые плантации изобилуют змеями — не поставит точку в персональном деле нелегала из Молдавии. Я думаю обо всем этом, проверяя языком гладкость зубов. Мои глаза прикрыты очками, но я мог бы снять их. Мои глаза сухи. Я совершенно не растроган судьбой своих соотечественников. Все эти беды… Четыре миллиона молдаван двадцать лет жили в скотских условиях и были рабами всего мира…. Это было испытание по договору с Богом. Мы с честью выдержали испытание. Теперь настала пора Бога расплачиваться.
Я улыбаюсь еще шире. Я — перл.
Боюсь, Кинг так не думает. Свербит меня взглядом, несносный американец, да подбородок свой трет. К сожалению, на наше требование прислать звезду мировой журналистики, мы получили только его. Сказали, мол, Опра приболела. Это вы о месячных, что ли, спросил их я. И в наказание велел поставить американскую делегацию в угол, тот самый, куда справила нужду латиноамериканская делегация. От этого Чавес весь расцвел. Болтает что–то без умолку, да все пытается пожать Нине руку. Мол, товарищ, товарищ. Зря он это, думаю я, глядя, как после потрескивания короткого ствола в руках Нины Уго Чавес падает на пол, и очень смешно дрыгает ногами. Теперь настала пора американцев улыбаться, хоть они и стоят в углу на коленях, прямо на нечистотах. Вопрос туалетов мы не предусмотрели, да. Но мы и не собираемся находиться здесь больше суток. К тому же, это подавляет захваченных. А нам нужно их подавить. Так что я прошу Нину пристрелить кого–то и из американской делегации, чтоб не слишком уж радовались. Американец падает рядом с затихшим Чавесом, и в зале воцаряется тишина. До тех пор они думали, что все обойдется без крови…
Нина ловит мой взгляд и показывает полусжатый кулак. Эвакуация началась. Что же, это займет около пяти часов.
В здании, кстати, очень жарко, чувствую я. Не только из–за прожектора телевизионщиков, но и из–за плохой вентиляции. Это мы отключили системы, чтобы спецслужбы не запустили по трубам какой–нибудь парализующий газ. Мне бы не хотелось умереть, как поганому террористу на Дубровке. В конце концов, я вовсе не террорист.
Воин света, вот кто я.
Ребятам в углу придется несладко, — говорит Ларри.
На то они и суровые протестантские ребята, — говорю я.
Индейка, «Мейфлауэр», жевательная резинка, Нью — Йорк, мушкеты, Великие озера, — теперь моя очередь перечислять штампы.
Na zdoroviе, — издевательски добавляю я.
Суровые протестантские парни в углу стоят на коленях, только Обаму мы, из уважения к Нобелевской премии, оставили стоять. Один из этих парней — тот самый Кинг, — трет подбородок, и ему жемчужно улыбаюсь я. И на все это смотрят 820 миллионов человек.
Мы в прямом эфире.
Правильнее сказать, конечно, что Кинг — в студии, просто студия сегодня для него — наш зал. Место, как они говорят, в котором происходит террористический акт.
Хорошо, — уступает мне Кинг.
Посоветуйте тогда вопрос, с которого я мог бы начать свою с вами беседу, — просит он.
Ладно, — веселюсь я над его предсказуемыми попытками поставить меня в тупик.
Хотите вопрос? — спрашиваю я.
Да, — твердо говорит он.
Чего хотите ВЫ? — спрашиваю я.
Узнать истину, — пафосно отвечает он и слегка нервничает, потому что проигрывает.