Дабижа, на выход! — рявкнул надзиратель.
Дабижа встал у стены, дождался, пока откроется дверь, дал себя обыскать, потом пошел в коридор. Привычно глядел себе под ноги. В углу коридора, там, где стоял часовой под флагом Евросоюза, увидел бычок. Надо будет попросить охранника на обратном пути остановиться и тайком поднять, подумал Дабижа. В кабинете следователя он, впрочем, об окурке забыл. Ведь на месте его обычного мучителя — господина Анатолия Лянкэ, обожавшего втыкать маникюрные ножнички в коленную чашечку Дабижи — сидел сам Верховный судья, господин Дорин Киртакэ. На минутку в Дабиже шевельнулось что–то похожее на надежду. Недоразумение, сейчас все выяснится, подумал он. В кабинете было очень светло, и стула для подследственного не было. Так что он просто стоял…
Первые пару часов Верховный ничего не говорил Дабиже, только писал что–то в тетрадке. Какой молодой, думал с умилением Дабижа, как много забот. Охранять Родину от всяких отщепенцев, которые не хотят видеть Молдову в Европ–п–п-п-хрпрп…
Не спать, — мягко сказал Киртока.
Пардон, — ответил Дабижа, после чего слезливо добавил, — я старый больной человек, румынский поэт, совесть наци…
Ножничками? — спросил Киртакэ.
Пардон, — сказал Дабижа и заткнулся.
Эх, — сказал Киртака, встал, и потянулся.
В плечах у Верховного что–то хрустнуло. Дабижа со слезами вспомнил, как хрустнул его локоть после первого месяца заключения. Так хрустнул, что рука сейчас неестественно вывернута и никогда больше не согнется. Сам виноват, сказал следователь. Почему упорствовал, не признаваясь в своих встречах с тем–то и тем–то…
Дабижа, кстати, никого не хотел выгораживать и вполне допускал, что все вокруг враги и замаскированные русские. Проблема была в том, что он упорно отрицал, что и он — Дабижа — тоже замаскированный враг, «европротивленец» и агент иностранных разведок. Для Киртоаки в этом, похоже, никакого вопроса не было. Молодой, с волевым лошадиным лицом, он был одним из племянников и. о. президента Гимпу. А еще — железным стражем евроинтеграции, как писала «Независимость Молдовы». Он боролся с врагами не за страх, а за совесть.
Кто вы у нас там в прошлой жизни? — спросил Киртоакэ.
Поэт, — брезгливо вспомнил он.
Тогда посмотрите тетрадочку, — велел он, — я там сценарий написал для развлекательного шоу на румынском телевидении, когда–нибудь может и пригодится.
Вот отучусь, — мечтательно сказал студент–заочник 3 курса Института искусств Бухареста Дорин Киртоакэ, — диплом получу, в Румынию уеду, помощником режиссера стану, на телевидении…
Только сначала, — сказал он с грустным вздохом, — надо с вами всеми, вражинами, разобраться.
Мочи моей с вами нету, — сказал он, глядя как Дабижа вычитывает ошибки, — мне бы мирной жизнью заниматься, а я тут…. заплечных дел мастером.
Я ни в чем не виноват, — пискнул Дабижа.
Бабушке своей расскажи, — сказал Киртоакэ недовольно.
Кстати, бабку мы твою тоже, — сказал он, — того… Арестовали, допрашивали, старуха со страху коньки и отбросила.
А старушку–то за что?! — спросил со слезами на глазах Дабижа.
За жопу, — сказал Киртоакэ.