Нет, не хотел Эдуард Петрович соглашаться с таким положением дел, не хотел, чтобы его так несправедливо лишали права выполнять любимую работу, но я была неумолима.
— Раз уж мы здесь, могу вам на выбор предложить две должности: фотограф или мой личный шофер. Предупреждаю, фотограф идет со мной и молчит. Водитель сидит в машине и тоже молчит. Третьего варианта нет. Ваш выбор?
— Фотограф, — согласился журналист, убирая в карман блокнот и ручку.
— Хороший выбор.
Екатерина Захаровна встретила нас с «фотографом» как дорогих гостей.
— Неужели в Москве уже прознали про мое возвращение? — весело защебетала оперная дива.
Пока она щебетала, изливая на нас свою радость, бдительные охранники проверяли нас металлоискателем и внимательно разглядывали документы. Мое поддельное удостоверение не вызвало у них никакого подозрения, у «фотографа» Крапивина были только права на имя Мамашвили Дениса Альбертовича. Эти права многоразового пользования я сделала так, чтобы в них легко можно было поменять фотографию при необходимости. Под фамилией Мамашвили не раз скрывались мои бывшие клиенты, теперь пришла очередь Крапивина примерить на себя шкуру знойного грузина.
— Все в порядке, — доложили Малявиной охранники, и нам позволено было пройти в дом.
— Прошу вас, — хозяйка дома указала на дверь. — В мой кабинет, пожалуйста.
— Денис Альбертович, пройдитесь здесь. — Я кивнула на стены кабинета. — Сделайте снимки вот тех афиш, еще вон того портрета. Вы не возражаете, Екатерина Захаровна?
— Конечно нет, конечно нет, — защебетала дива. — Я не собираюсь ничего скрывать от своих поклонников. Моя жизнь открыта для них. — Малявина обвела гордым взглядом «свою жизнь», развешанную на стенах. — Все, что я делаю, все для них. Так зачем же прятаться, можете фотографировать все, что вам приглянется.
— Ой, Екатерина Захаровна, вы как раз озвучили мой первый вопрос, который я намеревалась вам задать, — я попыталась сразу перейти к делу.
— Правда? — обрадовалась оперная дива. — Вот видите, как хорошо. Мы с вами едва познакомились, а уже чувствуем друг друга, думаем об одном и том же. — Она кокетливо хихикнула. — Значит, разговор у нас заладится.
— Уверена в этом, — я едва удерживала себя в рамках приторной радости. — Наших читателей волнует вопрос, куда пропала Екатерина Малявина на долгих два года?
— Ой, — улыбка сошла с лица Екатерины Захаровны, она в одно мгновение превратилась в печальную даму с трудным прошлым. — Эти два года были для меня настоящим испытанием. Мой супруг трагически погиб, я очень тяжело переживала его утрату. На нервной почве у меня пропал голос, и я не могла выходить на сцену.
— Если не ошибаюсь, как раз в то время вышло несколько громких статей о вашем творчестве? — Я пыталась направлять ее рассказ в нужное русло.
— Да, да. — Малявина стала еще печальнее. — Продажные журналисты воспользовались моим состоянием и стали наперебой поливать грязью, кричать, что я бездарность. Это было ужасно. — Как по волшебству, из рукава платья оперной дивы появился шелковый платок, которым Малявина утирала свои скудные слезы. — Страшно подумать, откуда в людях столько ненависти, столько жестокости. — Она изо всех сил старалась расплакаться, но у нее это плохо получалось. — Эти отвратительные снимки. — При упоминании о них я взглянула на своего лжефотографа, который внимательно слушал наш разговор, изображая при этом бурную деятельность. — Ведь все, кто меня знает, сразу сказали: это не Малявина. Конечно, это была не я, сфотографировали какую-то алкоголичку и заявили, что это Екатерина Малявина, ужас какой. Лжецы, бумагомаратели, кляузники.
Я не сводила глаз с Крапивина, ноздри его уже раздувались от негодования, он готов был вступиться за себя и своих коллег и даже приготовился что-то сказать, когда я пресекла его рвение:
— Денис Альбертович, вон тот плакат крупным планом снимите, пожалуйста.
Эдуард Петрович фыркнул и поплелся к указанному плакату. Только сейчас я заметила, что этот недотепа фотограф не открыл объектив фотокамеры.
— Одну минуточку, Екатерина Захаровна, я покажу своему коллеге, что именно надо сфотографировать. — Я отошла от оперной дивы, а она пока налила себе бокал воды, чтобы успокоиться.
— Держите себя в руках, Эдуард Петрович, — прошипела я в ухо журналисту и открыла объектив фотоаппарата. — Делайте снимки и даже не пытайтесь вмешиваться в разговор.
— Но она пытается оговорить меня, никаких алкоголичек мы не фотографировали, — оправдывался Крапивин.
— И вот этот заголовок крупным планом, — сказала я громко, чтобы Малявина услышала. — Вы все поняли, Денис Альбертович?
Крапивин нехотя согласился:
— Да.
Поскольку я выступала в роли журналистки, для убедительности мне пришлось задать несколько стандартных вопросов о творческих планах. Постепенно я подобралась к интересующей меня теме: кто он, благодетель, решивший вложить капитал в возрождение Екатерины Малявиной.
— О, это замечательный человек. Но имя его я пока назвать не могу. Он мой большой поклонник, преданный друг и, не исключено, — Малявина кокетливо хихикнула, — будущий муж. Но только это пока тайна. — Екатерина Захаровна наигранно заволновалась из-за того, что сболтнула лишнего.
— Ой, ну как же, — пришла моя очередь жеманничать и кривляться, — неужели вы даже не приоткроете завесу тайны? Ну хоть намекните, кто он, этот добрый волшебник, который вернул вас публике?
Мы препирались еще минуты три. Я пыталась выяснить хоть что-нибудь о благодетеле Малявиной, она продолжала держать оборону, утаивая имя и род деятельности будущего мужа.
— Ну что же, Екатерина Захаровна, вы заинтриговали меня и наших читателей. Надеюсь, когда завеса тайны будет открыта, вы позволите мне еще раз встретиться с вами?
— Ну, разумеется.
— А теперь, если вы не возражаете, мы хотели бы пройтись по вашему дому и сделать несколько снимков в интерьере.
— С удовольствием. — Малявина с радостью согласилась на мое предложение.
Я подошла к Крапивину, который застыл с фотокамерой у афиши.
— Меня чуть не стошнило, пока я вас слушал, — сказал он тихо.
— Сдерживайте свои рефлексы, Эдуард Петрович.
— Вам никогда не стать хорошим журналистом.
— А я и не пытаюсь. Справитесь с возложенными на вас обязанностями?
— Это с какими? — заволновался Крапивин.
— Сфотографировать звезду оперной сцены сможете?
— Ну, хороших снимков я вам не обещаю…
— Снимки меня вообще не интересуют, делайте вид, что фотографируете, и с умным видом давайте указания.
— С этим я справлюсь.
Екатерина Захаровна, как оказалось, очень любила фотографироваться. Она охотно соглашалась на любые предложения: сняться у окна, на диване, в шляпке, в беретке. Крапивин, который поначалу робел, исполняя чужую для себя роль фотографа, потом неожиданно оживился и с увлечением предался работе. Я даже не сразу поняла, что эта фотосессия стала для него маленькой местью за несправедливое осуждение его прежней работы. Он с удовольствием издевался над ничего не подозревающей дивой.
— Тут вам лучше будет встать на колени, — рьяно руководил он Малявиной. — Напольная ваза просто потрясающая, вы будете великолепно смотреться на ее фоне.
— Вы думаете? — Малявина изучающе посмотрела на свою вазу и согласилась с мастером. — Да, она действительно уникальна. Но вам не кажется, что на коленях я буду выглядеть не очень привлекательно? — сомневалась она.
— Не волнуйтесь, никто и не догадается, что вы стояли на коленях. Я сделаю крупный план, только ваше лицо и ваза.
— А, тогда хорошо! — Малявина послушно выполняла указания фотографа.
— Теперь можете опереться на локти. Вот так. — Эдуард Петрович просто наслаждался своей маленькой местью.
Я едва сдерживала смех, наблюдая за ним.
— Не переусердствуйте, мастер.