– По воздуху, – уточнил он.
– По нему, – согласилась блондинка.
– По дороге двести пятьдесят, – проснулась брюнетка. – На северо-запад до Услачей, а потом… а потом после Услачей. Мне Ленка Коробеева рассказывала, она с мужиком ездила на джипе от Столбового – засекали по спидометру. Шесть часов тряслись, тоже вертолета не было.
– Покажете?
– Покажем! – хором взревели отдыхающие, а брюнетка добавила: – Не заблудишься, красавчик, тут одна дорога.
Причина, по которой они так дружно согласились ехать хлебать киселя за триста верст, стала ясна позднее.
– Я не поеду, – испугался шофер «уазика». – Я что, с березы шарахнулся? И не орите на меня, я человек гражданский, мне ваши приказы – вон, как тому коню… – Он ткнул пальцем в мирно пасущееся за башней животное.
– Да и хрен с тобой, – сдался Туманов. – Брось на корму три канистры с бензином и фуфаек натаскай в салон – да погрязнее, смотри, и побольше. Можешь замочить их в какой-нибудь хлорорганике, не возражаю. Пущай дрыхнут, с-суки… И телеграфируй в Северотайгинск Черкасову: «Не вернусь, считайте коммунистом».
– А вдруг вернетесь? – ощерился шоферюга.
– Тогда не считайте!
Грузились на удивление споро – весь «квартет АББА» и папаша с пигалицей. Девочка села с ним рядом, остальные шумно наполняли салон за тонкой стальной перегородкой.
– Извозчик, н-но! – загоготал Русаков.
Женщины заулюлюкали, мужики засвистели. Раздался недвусмысленный звон стекла – похоже, у туристов имелся добротный походный запас. Действительно, почему не прогуляться с ветерком?
– Как мне все это надоело… – прошептала девочка.
Туманов скосил глаза. Ребенок был не маленький, голубоглазый, курносенький. На вид лет тринадцать-четырнадцать. Несчастный возраст. Самая пора, когда начинаешь понимать «про жизнь», но ничего не можешь изменить, поскольку решают за тебя.
– Ну и сидела бы дома, – проворчал он, заводя мотор. – Нечего по тайге шастать.
– Отец у меня такой… бестолковый. И памятливый, – девочка жалобно и не по-детски вздохнула. – Сказал, поедешь со мной, или никаких тебе каникул. Он на тетке одной жениться хочет, – девочка посмотрела Туманову в глаза. – Тетка тоже приедет на «Орлиную сопку». Но только не с нами, а с другой группой – из Петербурга… Он жениться на ней хочет, – повторила она. – А я не хочу. Он и так пьяный – дурак. А будет их два дурака. Знаешь, как она пьет?
– Мама умерла? – без экивоков поинтересовался Туманов, выезжая на пыльную улочку Столбового.
– Умерла, – кивнула девочка. – В прошлом году, восьмого марта. Они с отцом сцепились по пустяку, она понервничала – ну и… умерла ночью от инфаркта.
– Плохо, – посочувствовал Туманов. – Ты в какой класс перешла?
Она вызывающе вскинула глаза.
– В восьмой. А ты?
Он засмеялся.
– Не смейся, – проворчал ребенок. – Я уже взрослая девица. У меня даже молодой человек имеется. Он меня любит и обещает жениться. А вот ты не женат.
– Это почему?
В голубых глазенках проснулось оживление.
– А ты брился недавно, значит дома был. А воротничок пришил желтыми нитками. Совсем не соображаешь. И рукава у тебя сальные. Ну скажи, какая нормальная жена отпустит мужика на работу с сальными рукавами?
– Так то нормальная, – проворчал он.
Хотя действительно, последний раз он свой прикид стирал в апреле. Но, учитывая отпускной июнь, это не так уж плохо. Тоже мне чистюля.
– Заткнись, Алиса, – толстощекая репа Русакова втиснулась в узкое оконце. – Эй, командир, блин, ты вообще откуда?
Туманов стиснул зубы.
– Ась, мужик?..
– Город Муром, село Карачарово, – процедил он неохотно.
– Деревенский, стало быть, – осклабилась репа. – А чего гонишь, как на пожар? Ты хоть чокнуться-то нам дай, а, мужик? Тебя как по батюшке?
– Туманов…
Аж холодом продрало. Вот так номер. Ты что, боец? Первый звоночек по твою старость? Или день такой невезучий?
– Хреновый у тебя батюшка! – Русаков по-свински заржал и убрался.
– У тебя, Алиса, тоже, – не сдержался он.
– Кобелина старый, – невпопад прошептала Алиса и отвернулась к окну.
Туманов сбросил скорость. Аккуратные домишки Столбового остались позади. Равнина кончилась. Проселочная дорога, заросшая по обочинам полынью, петляла к изящно очерченным сопкам Енисейского кряжа. Кручи покрывали леса – густые, плавно опадающие к подножьям и в утренней дымке кажущиеся неровным ворсистым ковром, наброшенным на голые камни.
Издали характер леса не читался. Он мог быть и непролазным, как джунгли, а мог – и солнечным, открытым – идеальным парком для прогулок с дамой.
– Водка в жизни не всё! Но без водки всё – ничто! Афоризм! – провозгласил кто-то визгливый. Последовал дружный рев и звон посуды.
– Нажрутся, как всегда… – Алиса поежилась. – Слушай, Туманов, а ты пьешь?
Он пожал плечами.
– Да как-то так… Бессистемно.
– За что гудим?! – ревел Русаков.
Протяжно, на мотив «Во саду ли в огороде», блондинка затянула:
– Чтобы елось и пилось!..
Брюнетка подхватила:
– Чтоб хотелось и моглось!..
Дружное «ура» без тормозов стало венцом вышеспетого. Полное одобрение тоста и проводимой политики. Пóшло.
– Фигня какая, – фыркнула Алиса.
– Только ты не ругайся, ладно? – нахмурился Туманов. – Хватит нам и этих… – он со злостью плюнул в окно, – вокалистов.
Лес стоял стеной. В сумрачных дебрях даже не было ощущения, что едешь по холмам. Могучие кедрачи заслоняли небо, корни выбирались на дорогу, стелясь причудливыми узорами. Приходилось до минимума снижать скорость и переползать через преграды, как в городах стреноженные лихачи переползают «лежачих полицейских». Так продолжалось часа три.
Услачи лежали в низине – дохленькая деревенька дворов на пятьдесят. Пространства для жизни крайне мало – дома жались друг к дружке, оставляя в просветах лишь узкие делянки огородов да миниатюрные садики с преобладанием ранеточного хозяйства.
Звонкая речка рассекала деревню на две части. Придерживая тормоз, Туманов провел машину по утлым мосткам (под сваями блеснул косяк убегающих рыбешек) и поднялся на правый берег. Похоже, в деревеньке проживали одни пенсионеры – кто еще согласится жить в глухомани, имеющей с миром лишь одну связующую ниточку, и ту непролазную? Смахивающие на староверок старушки в платочках сидели на завалинках и щурились вслед уходящей машине. Пару раз попадались мужики – плоть от плоти «гомо-советикусы»: один с ведром, другой с лошадью.
На выезде из Услачей, перед глубокой лощиной, в которую, точно в пропасть, проваливалась дорога, он остановился. Колея раздваивалась. Еще одна дорога (две полосы примятой травы) в пику первой забирала вверх и пропадала за ближайшей глинистой осыпью. Получалась как бы вилка с двумя полярно разогнутыми концами.
«Забавно, – подумал он. – О таком не договаривались».
В салоне битых полчаса царила тишина. Будить выпивох не хотелось. Алиса тоже вздремнула, забравшись с кроссовками на сиденье. Головка с тугими косами покоилась на кожухе мотора, губки трогательно выпускали пузыри.
Он закурил. Лохматый деревенский пес с разными ушами вразвалочку подошел к левому борту и, подняв заднюю лапу, пристроился у колеса. Завершив процедуру, вскинул голову, внимательно посмотрел на Туманова. Не встретив понимания, вздохнул и поплелся к огородам.
Сигарета кончилась. Делать нечего. Он обернулся и просунул голову в салон. Дух перегара витал смертельный. Потрудились. Все вповалку. Не салон, а комната смеха. Русаков с голым пузом лежал на чужой брюнетке и заливисто храпел. Еще двое, обнимая лоснящиеся от мазута бушлаты, тоже спали. Бодрствовала одна блондинка (если состояние клинической прострации можно назвать бодрствованием). Она сидела в углу на груде тряпья, покатывала пустой штоф «смирновки» и взирала на Туманова взглядом болотной жабы. То есть неприятным.
– Хай, Долли! – поздоровался Туманов. – Я шофер. Чего печалимся?
– А я Надя, – прошептала блондинка. – Иди ко мне… Щелкунчика хочу…
– Не могу, Надя, – Туманов соорудил гримасу большой жалости. – На службе нам нельзя. Приходи после службы. Тут, знаешь, Надежда, ситуация какая-то неправильная. Перед нами две дороги: одна чуть влево, другая чуть вправо. Нам, извини, куда?
– Мужик, ты задолбал, – недолго думая, сообщила блондинка и громко икнула. – Вот видишь, правильно. Ты пораскинь головой. База, она где?
– Где? – не понял Туманов.
– Там, – блондинка показала пальцем вниз, – Северо-восточнее Столбового. А мы ехали куда?
– Куда?
– На се-е-евер. Так обьясни мне, дурашка, какого рожна нам ехать налево, если надо ехать направо – туда, где северо-восток?
Туманов молчал, пораженный простотой и доступностью женской логики.
– Ну, в принципе… – он почесал затылок.
– Так иди же к своей колбаске, – блондинка, позабыв про прострацию, широко распахнула объятия, приглашая в гости.
– Не-е, – он всеотрицающе покачал головой. – Не могу, извини. Я не архангел Гавриил, но себя уважаю.
Непонятно – как люди умудрялись ездить по этой дороге! Словно нарочно – то яма, то канава… Сомнительный какой-то лес. То крутые подъемы, чередующиеся обвальными спусками, то всевозможные преграды – камни, осыпи, корневища. И лес густой без единого просвета – на всем пути. Отвлечься от дороги невозможно, слишком много таится в ней сюрпризов. Поэтому, когда мелькнул просвет и пугающей бездной вынырнуло глубокое ущелье, будто мхом покрытое лесом, ему даже не представилась возможность осмотреться. Мельком глянул на часы – 13.31, и опять на дорогу. Резкий спуск и въезд на шаткий мост, устланный бревнами. Вцепившись в руль, он держал трясущуюся машину, видя перед собой лишь неровный накат, медленно исчезающий под колесами. Тут станешь дерганым. Градус влево, градус вправо – и привет… Только перевалив на ту сторону, он отдышался. Поднялся на открытую террасу посреди склона, осмотрелся и с чувством глубокой радости обнаружил теремок, утопленный в глубину террасы. Прибыли.
Он остановился на площадке перед домом и собрался растолкать Алису. Но девчонка уже не спала. Разбуженная тряской, она позевывала и протирала глазенки.
– Вообще-то мы ехали на озеро, – пробормотала она и стала озирать лесистый склон на другой стороне. Туманов проследил за ее взглядом и – удивительно! – не смог обнаружить расщелину за мостом, из которой он только что вынырнул. Все приподнятости и овраги за обилием сочной зелени сливались в одно целое. Создавался убедительный обман – иллюзия сплошного, стремительно падающего в обрыв склона.
Черт возьми, это было красиво.
– Не беда, Алиса. Побродишь по округе, будет тебе и озеро, и страна чудес. И миллион удивительных загадок и открытий. Эй! – Он забарабанил в металлическую перегородку: – Застава, в ружье!
Кто-то закряхтел, загремела пустая бутылка. Исполненный страданий матерок забился в четырех стенах.
– Туманов, я не хочу, – девочка умоляюще закатила глазки. – Зачем ты меня сюда привез? Увези меня обратно, Туманов…
– Вот черт, – сказал он. – Слушай, Алиса, твой пращур тебя что, лупит?
В глазенках заблестели слезы.
– Нет, Туманов, не лупит. Никогда не лупит. Всё обещает и не соберется. Он меня просто не любит. А вообще он дядька неплохой, его на работе уважают, соседи дурного не скажут… Вот только когда нажрется, становится дурак дураком и слов своих не держит, и орет на меня, как дехканин на ишака…
– Когда я пьян, а пьян всегда я… – задумчиво протянул Туманов. – Ничем не могу помочь твоему горю, дочка. Извини. Для киднеппинга я староват.
– Ты – староват? – Алиса скорчила уморительную мордашку.
Он рассмеялся.
– Выйду из тюрьмы совсем горбатенький. Ну все, прощай, Алиса.
«Уазик» уже содрогался. Горе-туристы выбирались из салона. Мужики матерились, бабы нервно хихикали.
– А Ленка говорила, тут озеро под домом… – донесся писк брюнетки. – И ущелье как бы в стороне, а оно вот, рядом…
– Почему нас не встречают? – стал ругаться болезненно тощий Сынулин.
– А ты что, звезда эстрады, встречать тебя? – похохатывая, сказала блондинка. – Утрись, дорогуша.
Сынулин ответил грубостью. В том плане, что Надежда и сама не ярчайшая звезда в созвездии (что было совершенно правильно). Блондинка не осталась в долгу. Разгорелась полемика.
– Ладно, пойду я… – Алиса вздохнула и выбралась из машины.
– Счастливо тебе.
Оставшись один, Туманов закурил. Стал смотреть в окно. Красота природы, сотворившая из клочка Енисейского кряжа необычайное чудо, завораживала. Освещенные солнцем шапки леса переливались золотом, играли в ярком свете желтого и голубого. Складывалось впечатление, что все елки в лесу – новогодние, а время непростительно дало маху, включив не тот сезон. В Западной Сибири он таких красот не видел. Может, плохо смотрел? Или замечал только то, что таило опасность – вроде болот, оврагов, колючего кустаря?
Что с ним? Внимание стало распыляться. Туманов тряхнул головой, сбрасывая оцепенение. Что-то необычное учуял он в этой тайге. Какое-то новшество, не связанное с красотой. Интересно, какое? В мистификацию потянуло на старости лет? Или реликтовый гоминоид сидит на опушке и сверлит его взглядом, а он его чувствует?
– Эй, шоферня! – прыщавый нос Сынулина возник по правому борту. – Чегой-то тут тихо. Ты уверен, что это «Орлиная сопка»?
Туманов разозлился. Такое впечатление испортил, мерзавец.
– Видишь орла? – Он простер руку в небо, где над ущельем медленно кружила птица. – А сопку видишь? – сместил палец на тридцать градусов вниз. – Так чего возникаешь? Куда диктовали, туда и привез.
Поднял стекло и стал заводить автомобиль. Сынулин со злостью пнул по колесу и отвалил.
Движок бастовал. Туманов яростно работал ключом, пытаясь возродить искру, но посаженный мотор только кашлял и не желал повиноваться. Народ тем временем разбредался. Алиса, волоча ноги, подалась к обрыву; ее отец, пошатываясь от беспробудного пьянства, потащился к дому и принялся долбиться в дубовую дверь.
Двигатель наконец раздраженно затарахтел. Замучил… Махнув Алисе, Туманов развернулся и покатил к мосту. Медленно съехал вниз и взобрался на дребезжащий настил. Но посреди моста над ручейком что-то заставило его остановиться. Опять предчувствие? Или нюх? Такое впечатление, что некто держит его за нервные окончания и занудливо наигрывает: «Остановись, парень, не уезжай, а если уедешь, то хотя бы обернись…»
Он опустил стекло и обернулся. Что за чертовщина? Дом как-то странно вуалировался, плавно уходя в основание склона. Позади различались низенькие строения. Чуть правее на открытую площадку опускался лес – словно лава, вздыбившаяся и принявшая причудливые очертания хвойных лап. Прибывшие отдыхающие в полном составе пытались спуститься с обрыва. Зачем? Девочка, стоя внизу, протягивала руку. Из леса появилась худая женская фигура в сером. Наконец-то. Кто-то из старых курортников соизволил обозначить свое наличие… Нет, он неправ. Фигура не вышла из леса. Она стояла на опушке, полускрытая колючей лесной красавицей. Просто совершила легкое колебательное движение, позволившее ей выделиться на фоне зелени, и… опять замерла.
«Это хорошо, – подумал Туманов, – а то меня обуяли сомнения».
Не то слово. Сомнения продолжали гложить. В груди подозрительно потряхивало. Видит бог, с ним происходили странные, прямо сказать, загадочные вещи.
Потребовалась масса невероятных, просто титанических усилий, чтобы убрать ногу с тормоза, отжать сцепление и продолжить путь по сомнительному инженерному сооружению…