— Надеюсь, вы обратили внимание на пустую бутылку из-под виски,- заявил Пармитер.
— Бутылка из-под виски? Нет, не заметил.
— Так гляньте еще раз, док. Она прикреплена к другому концу трубки. Убийца пытался представить дело так, будто капеллан сам допился до смерти.
— Допился до смерти...— повторил я.- Вы хотите сказать...
Я замолчал и вновь заглянул в комнату. Пармитер был прав. И, что самое ужасное, я разглядел этикетку на бутылке. Виски был того самого сорта, который я предпочитал всем остальным, но который довольно трудно было здесь раздобыть, так что мне приходилось выписывать его из Лондона.
Сэлли Бьюмен, английская писательница
Значит, солодовый «Буннахабхайн»,—пробормотал я, переступая через мешок для упаковки трупов. И пригласил инспектора Фишера пройти в соседнюю комнату (с горечью отметив про себя, что когда-то это была спальня миссис Долри). Там я повторил название своего любимого виски, стараясь произносить его гортанно, как принято было у древних кельтов, и инспектор покорно вытер с рукава брызги слюны.
Фишер не понравился мне с первого же взгляда. Он отрекомендовался человеком «въедливым», однако детали, на которые он обратил внимание, лично мне показались малозначащими. Допускаю, что и я слишком зациклился на сорте виски, но, в конце концов, если убийца из всех других сортов выбрал именно этот, следовательно, у него было твердое намерение бросить тень на меня. Я-то это сразу понял! А Фишер — он из тех, кто ни черта в солодовом виски не смыслит, ему подавай что-нибудь попроще... И почему Пармитер сначала позвонил мне, а не в полицию? И что его среди ночи понесло в комнату капеллана? Но это почему-то никого не интересовало. Мне даже в голос крикнуть захотелось: «А как вы относитесь к солоду, господа?!»
Затем Фишер ударился в психологию. Его, видите ли. интересовало, пользовался ли покойный капеллан популярностью. Дурацкий вопрос, если учесть, что Фишер - местный. Да уж, капеллан пользовался славою. Вполне определенной. Хам, грубиян, вонючка, всюду совал свой нос... К тому же среди деревенских ходили слухи о его странноватых сексуальных наклонностях.
Не без ехидства посоветовав Фишеру побеседовать на эту тему с Гермионой Фортпатрик (в Ступл Гардетте она единственная поддерживала с капелланом близкие отношения), я снова попытался привлечь его внимание к моему любимому виски. Я описал способ его производства, объяснил, почему его выпускают так мало, рассказал, откуда мне его поставляют (из магазина «Инчкейп энд Холланд», что на Джермин-стрит), и уж было пустился в рассказ о моем первом посещении острова Айлей, где и гонят мой любимый «Буннахабхайн»,— мы ездили туда в 1948 году вместе с покойной леди Долри и ее сестрой, порыбачить в озере Лох-Стасойша, надо сказать, обе дамы отлично управлялись с удочкой... Но тут заметил, что этот тупица меня совершенно не слушает. И я умолк. Из соседней комнаты раздался звук «молнии»: тело капеллана упаковали в мешок.
— Теперь дело за судебными медиками,— объявил Фишер и нетерпеливо добавил: — Ладно» доктор» когда вернетесь домой, проверьте свое... солодовое. Уверен, ваша бутылочка на месте. Потом к вам зайдет констебль, снимет официальные показания.
Я одарил этого невежу взглядом, которого он, безусловно, заслуживал. Бутылочка? Да у меня в погребе стоял целый непочатый ящик несравненного «Буннахабхайна»! Я человек скромных запросов, но даже свои маленькие удовольствия предпочитаю планировать заранее. Фишер же произвел на меня впечатление типа, который целый месяц тянет бутылку самого поганого джина!
Терпение мое кончилось, и я поспешил удалиться. В холле на меня снова набросился Пармитер. Он схватил меня за рукав и уволок в грязную каморку, которую он торжественно именовал «Штаб-квартирой».
— Ну? — требовательно вопросил он.— Так его отравили виски, или как?
Я глядел на него с жалостью: только абсолютный кретин может поверить, что человека, даже полнейшего трезвенника, каким был капеллан, можно укокошить, запустив ему в нос пару-другую капелек высококлассного шотландского!
— Возможно,— холодно начал я,- капеллан умер в результате удушения. Вы ведь и сами видели, что у него изо рта торчал шелковый носовой платок. К тому же, осмелюсь заметить, что к моменту обнаружения тело уже достаточно остыло, так что...
— Еще бы! — с энтузиазмом перебил меня Пармитер.— Он уже несколько часов, как откинулся. Аж закоченел весь.
Я собрался сделать Пармитеру замечание (его познания в области судебной медицины, судя по всему, ограничивались информацией, почерпнутой из американских детективов), но заметил, что старика что-то беспокоит. У него даже руки дрожали.
— У меня с капелланом были не очень хорошие отношения,- Пармитер понизил голос до шепота — Но не только у меня. Вот, например, вчера, я слышал...
Я попросил Пармитера развить эту тему, и зря. Потому что он развил. Смысл его истории, поведанной в самых трагических тонах, сводился к тому, что накануне вечером, часов в шесть, в Пэррок-хауз явилась целая депутация из деревни. Возглавлял ее полковник Фортпатрик, которому удалось заарканить молодую Ванессу Долри, этого психа Биркеншоу и нашего слабака-викария. Депутация недвусмысленно донесла до сведения капеллана, что гипергностические буйства должны прекратиться. Появление наркоманов и малолетних преступников стало последней каплей. Как изложил ситуацию полковник, «или вы вышвырнете отсюда чертовых придурков, или...». Я пояснил Пармитеру, что, хотя подобный ультиматум звучит и впечатляюще, его все же вряд ли можно считать смертельной угрозой.
— Ну посудите сами,— сказал я,— Фортпатрик — председатель местного отделения консервативной партии. Неужто вы всерьез предполагаете, что он мог пробраться ночью к капеллану в комнату и раздеть его до носков? Кроме того, Пэррок-хауз на ночь запирается, и...
— Верно, запираться-то запирается,— мрачно согласился со мной Пармитер.— Только что случилось с моими чертовыми запасными ключами? Они исчезли. На той неделе,— и он указал на крюк, на котором обычно висели ключи. Вот так поворотец!
— Вы хотите сказать?..— У меня даже дух захватило.
— Я хочу сказать, что, может, я их и не терял вовсе, и капеллан зря на меня тогда так развопился. Может, у меня их сперли?
Я решил, что с меня на сегодня достаточно. У Пармитера, несомненно, фантазия параноика, к тому же от него отвратительно воняет: смесью свиного сала, лука, табака и пота. Однако Пармитер не собирался так просто меня отпускать: он извлек из кармана смятый листок бумаги.
— Полагаете, я преувеличиваю, да, док? Тогда гляньте- ка вот на это!
На листочке рукой покойного капеллана было написано:
«Вам не удастся меня провести. Я знаю, кто вы. Я сразу же уловил сходство. Приходите сегодня вечером, и я...»
Ужас-то какой! Я хотел поподробнее изучить записку, но Пармитер выхватил ее у меня и с видом победителя сунул в карман.
— И знаете, док, когда он это написал? Вчера вечером, после встречи с деревенскими. Дело в том, что, помимо всего прочего, я еще должен выбрасывать по утрам и вечерам корзины для мусора... Кручусь тут как белка в колесе... Да, так вот записочка даст этому высокомерному ублюдку Фишеру повод для размышления, разве не так?