Выбрать главу

— Кто? — только и мог выдавить я.

— Эрдли! Эрдли! Рядом с ним все мужчины, в особенности эта жаба полковник Фортпатрик, который...

Да кто такой Эрдли? - то ли виски, то ли усталость начали брать свое, и я почувствовал, как мне за сегодня надоели призна­ния.

— Капеллан! — возопила она так громко, что, несомненно, весть о ее любви донеслась до самых отдаленных уголков Вели­кобритании.- Какой мужчина! Больше, чем мужчина! Но и муж­чина тоже. Когда он держал меня в объятиях, я чувствовала себя совсем как Святая Лева.

— Пожалуйста, миссис Фортпатрик...

— Гермиона, для вас — Гермиона!

— Гермиона...— повторил я и понял, что неплохо бы мне сейчас прилечь, прямо здесь, на травке.

— Вы ищете истину, и я обязана вам сказать, что мы с моим до­рогим Эрдли,— она проглотила рыдания,— планировали убе­жать. Мы собирались начать новую жизнь, вдали от мерзостей Ступл Гардетт! Но за два дня до срока его отняли у меня!

Мой бедный ум не справлялся с этой информацией. Если капел­лан и так собирался покинуть Пэррок-хауз, зачем Ванессе и ее кузену-мужу было его убивать? С другой стороны, если они правы насчет амурной связи капеллана с братом Виктором, то под подо­зрение падает Гермиона Фортпатрик — она женщина, суля по всему, страстная и ревнивая

Я сел в траву, уткнул голову в колени и попытался справиться с тошнотой. Миссис Фортпатрик перестала сотрясать воздух, до­стала из корзинки пудреницу и принялась приводить себя в поря­док: сначала напудрила нос, потом взбитые волосы.

— Мы опоздаем на собрание,— произнесла она уже в обычной своей манере.- Придет инспектор Фишер, невежливо заставлять его ждать.

Я безуспешно пробовал поднять голову:

— Знаете ли вы, что Ларкин - на самом деле француз, его зовут Жан-Пьер Долри, и он не только муж Ванессы, но и ее кузен, так что может претендовать на Пэррок-хауз?

Эта фраза вконец меня обессилила, и я использовал для избав­ления от виски маленький кустик. Когда я оторвался от кустика, миссис Фортпатрик уже неслась вниз по склону к небольшому симпатичному лому, где проходили всякие деревенские торже­ства.

Я вдруг почувствовал непреодолимое желание все-таки пове­дать миру о преимуществах ловли на муху и помчался вслед за нею.

К сожалению, второпях я не заметил еще одно человеческое су­щество, возникшее у меня на пути. Что не так уж и невероятно, ибо существо это было не более четырех футов росту, да еще на­гнулось. Я сбил его с ног, и оно рухнуло лицом в траву. Затем село — это оказалась маленькая старушка, со сморщенным от ярости личиком. Вокруг нее валялись куски того, что до нашего столкновения было имбирными пряниками, испеченными в форме человечков.

— Развалился! — пискнула старуха.— Ручки, ножки — все вдре­безги. Настоящее кровопролитие!

— Простите, простите,— горячо заговорил я: это был не луч­ший способ знакомства с сестрой Флер. Она на меня и не взгля­нула, а все собирала обломки пряников.

— Всегда одно и то же,— бубнила она себе под нос.— Создаешь семью, а кто-то врывается, и вот — все вдребезги.

Но вы же нагнулись, поэтому я вас и не заметил,— попробо­вал я объясниться.

Она подслеповато глянула на меня — в одной руке она держала голову, покрытую золотистой аппетитной корочкой, в другой — торс.

— Я собирала то, что выбила у меня из рук миссис Фортпа­трик,- пояснила старушка.

— О, как ужасно,— произнес я, не в силах оторвать взгляда от пряничной головы: она была вылеплена с мастерством истин­ного скульптора. Прическа-могикан, кольцо в носу...

— Это же...

— Бедный Жан-Пьер,- старуха ласково погладила голову. Значит, она все знала! Она собрала последние кусочки, сложила их в корзинку, совсем такую, как у миссис Фортпатрик, и выпря­милась.

Я поплелся за ней, мучительно пытаясь разрешить загадку взаимоотношений между сестрой Флер и Жан-Пьером. И вдруг мне в голову пришла очередная версия: каким-то образом пол­ковник Фортпатрик узнал о том, что жена ему неверна, и распра­вился с капелланом! Тот же мотив был и у покойного брата Вик­тора, отчаянно влюбленного в слишком уж страстного клери­кала. А затем я с некоторым цинизмом подумал о том, что если бы мне предстояло бежать с миссис Фортпатрик, смерть от луч­шего солодового виски моего крестного показалась бы мне счастливым избавлением.

От столь продуктивных размышлений меня оторвало представ­шее перед моими очами зрелище: полицейская машина инспек­тора Фишера, блокировавшая вход в очаровательный зал для де­ревенских собраний. Как это символично! Вот она, грубая рука за­кона! И я решил не делиться с инспектором полученной мною информацией.

Я подошел к группке истинных любителей науки, ожидавших моего доклада, и тут из машины послышался металлический го­лос радиопередатчика: «Один, два, семь! Один, два, семь! Ответьте!»

Было совсем нетрудно влезть головой в открытое окно и схва­тить микрофон, что я и сделал.

— Один, два, семь,— произнес я в микрофон.

— А, Фиш, старый приятель! — человек говорил с акцентом за­падных графств.— Полагаю, тебе следует знать, что полоумный доктор удрал из больницы, удрал. Более того, он схватил трость со шпагой, которая хранилась в декоративной корзине для зонти­ков, и, размахивая ею, поклялся, что расправится с этим подон­ком Ларкином.

— Спасибо,— раздался за моей спиной голос Фишера.

— Я просто хотел вам помочь!

— Адам! Адам! — ко мне с криками неслась Ванесса Долри, ко­ротенькая юбочка развевалась вокруг ее тощих ног.— Жан... Ларк...— она с опаской глянула в сторону инспектора Фишера.- Ну, человек в шкафу... Он, кажется, умирает!

— В шкафу?! — тупо переспросил Фишер, хотя, что значило ме­стопребывание человека по сравнению с фактом его пребывания при смерти? А я сразу же вспомнил, как мне самому недавно было плохо.

- Виски! - воскликнул я.

- Мистер Леннокс! - прогремел зычный бас миссис Фортпатрик.- Достаточно с вас виски! Мы ждем вашего сообщения о прелестях ловли на мушку!

Я повернулся. В дверях зала стояла миссис Фортпатрик, а рядом с нею, как игрушечная лодочка рядом с нефтеналивным танке­ром, притулилась сестра Флер. Увидев, что я с любопытством смотрю на эту парочку, сестра Флер засунула в рот две миниатюр­ные имбирные ножки и принялась их спешно жевать.

Так вот в чем дело! Это была последняя улика.

- Сестра Флер,— как можно мягче произнес я.- Я уверен, что вы - мать Жан-Пьера Долри, то есть Ларкина.

Все замерли.

И в этот миг полицейское радио вновь подало голос:

- «Один, два, семь! Один, два, семь! Срочное сообщение!»

• • •

И это была не последняя драма, с которой предстояло столк­нуться жителям Ступл Гардетт. Потому что Квентин Смитиз был уже в пути. Именно Квентин ровно два года назад составил то са­мое завещание, по которому будущее Пэррок-хауза зависело от «пристойности» или «непристойности» поведения гипергностиков. А решать этот вопрос предстояло не кому иному, как Квен­тину - уж он-то позаботился о том, чтобы этот пункт был внесен в окончательный текст.

Перед отъездом Квентин обсудил это дело с коллегами-адвокатами за изысканным цыпленком с грибами.

— Дело ясное, Махмуд,— говорил он — Если удастся доказать, что гипергностики чисты, как свежевыпавший снег,— тогда имение остается за ними. Если не удастся — переходит к наследни­кам из семейства Долри.

Махмуд задумчиво тряс перечницей над блюдом с ово­щами.

— И насколько они чисты, друг мой?

— Все они мертвы. Разбились в шарабане. Говорит ли это об их чистоте?

— Скорее чистоте духа. Но с юридической точки зрения...