Это был полный, сокрушительный триумф.
Покинул заседание я, едва ощущая под ногами мраморные плиты. Внутри все пело. Я не просто получил разрешение на свой главный проект. Я, пользуясь моментом, одержал двойную победу, попутно легализовав и свой старый прииск, и создав условия для бурного, неконтролируемого развития всего региона. Я, беглый каторжник, только что одним росчерком пера изменил экономическую политику целой губернии.
Я чувствовал себя на вершине мира. И единственная маленькая туча на этом безоблачном горизонте — мысль о предстоящем очень непростом разговоре с Аглаей Степановной Верещагиной, которой мне предстояло объяснить, почему треть будущей прибыли теперь будут уходить на строительство каких-то там железных дорог. Да еще и Кокорев в акционерах, и сумма всей компании составит целых семь миллионов рублей.
Над Гороховцем стояла золотая осень. Воздух, прозрачный и холодный, был наполнен горьковатым запахом увядающей листвы и дыма из печных труб. Березы на высоком берегу Клязьмы роняли листья в темную, неспешную воду.
На пристани царила суета. Шла погрузка на небольшой, но крепкий колесный пароход «Добрыня». Грузчики, крякая, тащили на борт тяжелые ящики с инструментами, мешки с провиантом, бочки с солониной. Среди них деловито сновали нанятые мной инженеры, выкрикивая распоряжения и сверяясь с бумагами.
Мы с Ольгой стояли чуть поодаль, у самого края пристани, и молча наблюдали за этой суматохой. Она крепко держала меня за руку, и я чувствовал сквозь тонкую ткань ее перчатки легкую нервную дрожь. Впереди нас ждала долгая разлука, и эта спокойная, немного грустная, но полная надежд атмосфера прощания была пропитана тревогой.
— Куда же вы теперь, Владислав? — наконец тихо спросила она, не отрывая взгляда от парохода. — Путь, верно, далекий и опасный?
Я повернулся к ней и заглянул в огромные, полные тревоги глаза. Я видел, что она боится, и мое сердце сжалось от нежности.
— Далекий, Оленька, — спокойно и уверенно ответил я, стараясь, чтобы мой голос ее успокоил. — Но не такой опасный, как тебе кажется. Все продумано до мелочей.
Я начал подробно рассказывать ей весь маршрут, словно проводя финальный брифинг для самого дорогого мне человека.
— Сначала — водный этап. На этом «Добрыне» мы пойдем по Клязьме, Оке и Волге до самой Перми. Это самая легкая и приятная часть пути. Там, на Урале, мы пересядем на телеги и трактом доберемся до Екатеринбурга. К тому времени уже должен лечь снег, и дальше, — я усмехнулся, — начнется настоящая Сибирь. Мы перегрузим все на розвальни, широкие сани, и по Сибирскому тракту пойдем до самого Иркутска.
— До Иркутска… Боже, это же край света, — прошептала она.
— Почти, — улыбнулся я. — Там доберемся до Кяхты, часть инженеров представлю Верещагиной, они подготовят экспедицию и двинут на Бодайбо, а сам двинусь на восток, в Сретенск. Там мы перезимуем, а с весенним паводком по Шилке и Амуру спустимся к нашему «Амбани-Бира».
Я почувствовал, как она напряглась при упоминании этого места, с которого и начались все мои авантюры.
— Не волнуйся, — добавил я, сжав ее руку. — Теперь все по-другому. Мой старый прииск теперь полностью законен. Помнишь, я рассказывал про заседание в Петербурге? Так вот, благодаря поддержке великого князя на всем Амуре теперь введена «горная свобода». Любой может мыть золото, платя налог в казну. Так что мы теперь не разбойники, а добропорядочные промышленники. И земля под прииск и новое поселение тоже оформлены на меня. Так что все по закону, Оленька. Все по чести.
Я говорил и видел, как уходит страх из ее глаз, сменяясь пониманием и гордостью. Она видела не авантюриста, несущегося навстречу неизвестности, а хозяина, который возвращается в свои владения, чтобы строить новую жизнь. Нашу общую жизнь.
Сжав ее руку, я снова обратил взгляд к пристани, к этому шумному, деловитому хаосу. Ольга видела просто погрузку на пароход. Я же видел другое. Это была не просто экспедиция. Это была моя маленькая частная армия, которая отправлялась в поход за завоеванием Сибири. И я, ее главнокомандующий, мысленно проводил смотр своим войскам и ресурсам.
Вот мой «штаб» — инженеры. Молодые, горячие выпускники и студенты Горного института, которых отобрал для меня профессор Лавров. Они сновали по палубе, выкрикивая указания, проверяя крепления ящиков, и их глаза горели азартом. Во главе их стоял преподаватель Лемешев, человек средних лет, сухой и точный, как логарифмическая линейка. Он погнался не столько за длинным рублем, сколько за возможностью применить свои теоретические знания на практике невиданного доселе масштаба. С ними же ехал и Кагальницкий — от Нобеля, которому он поручил провести первые полевые испытания динамита в тяжелых условиях.