В комнате повисла тишина. Изя побледнел. Рекунов и Мышляев, напротив, переглянулись с мрачным, профессиональным пониманием. Они знали этот язык — язык отчаяния и насилия.
— Он соберет своих самых верных псов, — продолжил я, — тюремных охранников, повязанных с ним грязными делами. И отправит сюда, чтобы заткнуть мне рот навсегда. И мы должны быть к этому готовы. Мы встретим их.
Поздний вечер опустился на Тобольск. Хозяин постоялого двора уже давно разогнал последних гуляк, и в общей зале трактира царила полутьма и тишина, нарушаемая лишь потрескиванием дров в остывающей печи. Заведение было почти пусто.
Почти.
Я сидел за столиком в самом центре залы, освещенный одинокой сальной свечой. Передо мной стояла недопитая кружка чая. Я лениво перелистывал страницы старой, зачитанной газеты, изображая скучающего постояльца, которому не спится. Я был приманкой. Театральщина, но хотелось именно так, душа требовала.
Бойцы были повсюду. Я не видел их, но чувствовал присутствие. В густых тенях затаился Мышляев. За стойкой, положив голову на скрещенные руки, один из людей Рекунова. А у самого входа, в темном углу, стоял сам Степан Митрофанович, слившись с темнотой, рядом были и остальные.
Я знал, что Хвостов, начальник тюрьмы, не сможет уснуть этой ночью. Страх — плохой советчик. Он заставит его действовать глупо, прямолинейно — и попытаться убрать меня.
Дверь трактира, которую сегодня не запирали, тихо скрипнула…
Глава 7
Глава 7
В проеме один за другим выросли семеро. Плотные, уверенные в себе мужики в полувоенной одежде, из тех, что служат тюремной охраной или ходят в подручных у мелкого начальства. Они не таились, напротив, их походка была наглой, хозяйской. Они привыкли иметь дело с арестантами, которые в большинстве своем и слова не могут против сказать.
Главный, коренастый унтер с бычьей шеей, зыркнул по сторонам, его взгляд скользнул по спящему за стойкой человеку Рекунова, задержался на пустых столах и, наконец, остановился на мне.
Я сидел в самом центре полутемной залы, освещенный одинокой сальной свечой. Демонстративно не обращая на них внимания. Идеальная приманка.
— Это он? — глухо спросил один из вошедших.
— Он, — подтвердил унтер и двинулся вперед, расстегивая на ходу тулуп, чтобы удобнее было достать оружие. — Эй, милсдарь, разговор есть.
Они расходились полукругом, собираясь взять меня в кольцо. Думали, что это будет легко.
И в этот момент полумрак трактира ожил.
Это не было похоже на драку. Это было похоже на работу хорошо отлаженного механизма. Тень, отделившаяся от стойки, метнулась в сторону. Раздался короткий, влажный удар, и один из нападавших без звука осел на пол. Из-за печи выскользнули еще двое, а потом и остальные.
Унтер, который шел ко мне, обернулся на шум, но было поздно. Степан Митрофанович Рекунов, до этого казавшийся частью дверного косяка, шагнул ему за спину. Короткое движение — и голова унтера дернулась. Он рухнул на пол мешком с костями.
Все закончилось за десять секунд. Ни одного выстрела. Только глухие удары, хрипы и тихое шарканье ног по затоптанному полу. И вот все семеро «гостей» лежали на полу, связанные и обезоруженные. Над ними, как волки над поверженной добычей, стояли мои люди.
Я аккуратно сложил газету и встал. Подошел к унтеру, которого уже привели в чувство и поставили на колени.
— Кто послал? — спросил я тихо.
Он сплюнул кровью и ухмыльнулся.
— Пошел ты…
Я не стал с ним спорить. Повернулся к Мышляеву.
— Сломай ему палец.
Мышляев молча кивнул, взял руку унтера и с хрустом вывернул мизинец. Тот завыл, его лицо исказилось от боли.
— Я повторяю вопрос, — произнес я все тем же спокойным голосом. — Кто послал?
— Хвостов… Начальник… — прохрипел он, корчась на полу. — Артемий Семеныч…
— Где он вас ждет?
— Дома… велел с докладом…
— Отлично. — Я кивнул своим людям. — Грузите их. Поедем с докладом все вместе.
Через полчаса мы были на другом конце города, перед особняком начальника Тобольского тюремного замка. Снаружи дом казался респектабельным: двухэтажный, с колоннами, подражающими столичному стилю. Но при свете луны было видно, что они покрыты дешевой штукатуркой, которая местами уже потрескалась, а парадный фасад давно не видел покраски.
Дверь нам открыла перепуганная до смерти молоденькая служанка. Увидев толпу вооруженных мужчин, она вскрикнула, однако Мышляев мягко, но настойчиво отстранил ее в сторону.