Сибиряков нахмурился еще больше. Ему совершенно не улыбалась перспектива делить будущие барыши еще с кем-то, тем более с презренным «торгашом».
— Да ни к чему это, — процедил он сквозь зубы. — Мы и сами все оплатим!
— Ну, я подумаю! — бодро закончил я, поднимаясь. — Обо всем подумаем до завтра. Был рад нашей встрече, Михаил Александрович. До завтра.
Не успела дверь закрыться за массивной фигурой Сибирякова, как я заметил суетливое движение в глубине трактира. Рекунов, бросив на стол несколько монет, торопливо поднимался из-за стола.
— Куда же вы, Сергей Митрофанович⁈ — крикнул ему вслед половой, подбегая с салфеткой через руку. — Вам же еще кушанье ваше не принесли: и щи заказанные, и таймень жареный!
Но Сергей Митрофанович, не слушая его, почти бегом выскочил на улицу, словно боялся упустить что-то важное. Я усмехнулся. Все шло точно по плану. Верный страж побежал докладывать своей хозяйке ошеломляющие новости.
Изя, дождавшись, пока суета уляжется, подался ко мне через стол. Его глаза горели любопытством и тревогой.
— Курила, что это было? — прошептал он. — Ты что, и вправду собираешься иметь дело с этим шнорером?
Он не мог подобрать слова, чтобы охарактеризовать Сибирякова.
— Изя, я тебя умоляю, — ответил я с циничной усмешкой и залпом допил остатки кваса. — В России есть хорошая пословица: не было у бабы заботы, так купила порося. А у нас сейчас все произошло строго наоборот: не было гроша, да вдруг алтын.
Изя смотрел на меня, ничего не понимая.
— Ты что, не видишь? — Я рассмеялся. — Утром мы потеряли нашего главного инвестора. А теперь их сразу двое, а может быть, и трое.
Откинувшись на спинку стула, я наслаждаясь моментом.
— Смотри: тот хрен — Сибиряков — думал, что он единственный покупатель нашего товара. А теперь он знает, что и с другими я готов иметь дело, с тем же Лопатиным. И он будет думать, что, если не предложит нам лучших условий, мы пойдем к нему. А значит, завтра будет гораздо сговорчивее и покладистее. И готов на большее, лишь бы не упустить куш.
Я сделал паузу, позволив Изе переварить эту мысль.
— А Аглая Степановна? — продолжал я, и усмешка моя стала еще шире. — Теперь к ней прибежит Рекунов, и что он ей доложит? Что мелкий аферист Тарановский, оказывается, нарасхват. Что тот самый Сибиряков, который вчера ей пел про то, что на Бодайбо нет золота, сегодня самолично прибежал в трактир и, разыскав меня, обещал любое оборудование, лишь бы войти в долю. И что на горизонте маячит еще и третий претендент, какой-то Лопатин, да и в столице у него знакомства есть. Как знать, Изя, как знать… Может, наша суровая купчиха еще и передумает. В конце концов, сто двадцать тысяч — это, конечно, деньги. Но миллионы, которые она может потерять, — совсем другой коленкор.
И, пока Шнеерсон с круглыми глазами осознавал значение случившегося, я хлопнул его по плечу и, жестом подозвав полового, заказал шампанское.
— Так что расслабься, друг мой. Мы только что вышли сухими из воды, да еще и заставили двух щук самих бороться за право прыгнуть к нам в ведро. У нас теперь аукцион из дольщиков, Изя! Настоящий аукцион!
Глава 10
Глава 10
На следующий день события завертелись со стремительностью хорошо смазанного механизма: не успели мы с Изей допить утренний чай, как в дверь нашего номера на постоялом дворе постучали. На пороге стоял Рекунов, как всегда, прямой и невозмутимый. Вежливо поклонившись, он молча протянул мне сложенную вдвое записку с сургучной печатью и, не дожидаясь ответа, ушел. Я сломал сургуч. Аккуратным, бисерным почерком Аглаи Степановны было выведено всего несколько слов: «Господин Тарановский, почту за честь нынче видеть Вас у себя по делу, не терпящему отлагательства».
Я передал записку Изе. Он пробежал ее глазами, и на его лице расцвела хитрая, довольная улыбка.
— Ну что, Курила? Аукцион открыт? — спросил он, понизив голос. — И какие будут ставки, как думаешь?
— Аукцион идет на повышение, Изя, — усмехнулся я. — Тут уж можешь не сомневаться!
Через полчаса я уже входил в знакомый особняк. Меня проводили в тот же кабинет, где происходило неприятное объяснение. Но атмосфера сегодняшней встречи была совеем иной.
Аглая Степановна сидела на тахте. На ней было элегантное домашнее платье из темно-синего бархата с кружевными манжетами, и имела купчиха почти беззащитный вид. Но я не обманывался: несомненно, передо мной все та же хищница, просто сменившая боевую раскраску на маску раскаяния.
Она махнула рукой на место рядом с собой.
— Владислав Антонович, — начала она, не ожидая, пока я заговорю. Ее голос был тихим и проникновенным. — Я осмелилась просить вас прийти, помня ваше рыцарское великодушие.