Через минуту в комнате появился мой новоявленный начальник охраны.
— Так, Александр Васильевич, — обратился я к Мышляеву, — обстановка меняется. Нам надо набрать больше людей для охраны. Предпочтение отдавать отставным казакам и солдатам. Нам нужно тридцать, а лучше пятьдесят штыков, надежных, бывалых.
— Сделаем, Владислав Антонович, — ответил он ровным голосом, и я знал, что он сделает.
— Изя, — обратился я к нашему «финансисту». — Думаю, нам еще придется прикупить оружия и пороха, запас карман не тянет.
— Сколько⁈ — с мукой в голосе спросил тот. Все затраты такого рода, как я заметил, вызывали в нем настоящую душевную муку, почти физическую боль.
— Да кто его знает? Думаешь, я помню здешние цены? Идемте, господа, к Еремею Кузьмичу. Будем скупать весь его арсенал, — махнул я рукой Изе и Мышляеву.
Едва мы переступили порог оружейной лавки, как навстречу нам, вытирая руки о засаленный фартук, вышел сам хозяин. Еремей Кузьмич, кряжистый и седобородый, окинул нас цепким взглядом, и его лицо расплылось в довольной улыбке. Таких клиентов, как мы, в Кяхте не забывают.
— Господин Тарановский! Какими судьбами? — пробасил он. — Уж не собрались ли вы всех тигров в тайге перестрелять?
— Хуже, Еремей Кузьмич, — ответил я, проходя к прилавку, заваленному смертоносным железом. — Зверь нынче пошел двуногий, говорят, на границе неспокойно. Нам бы запасы пополнить, пороху, свинца и патронов и побольше.
Лицо оружейника тут же стало серьезным. Он понял, что речь идет не о развлечении, а о делах, где на кону стоит жизнь.
— Сколько у вас «Лефоше» и «Адамсов»?
Грузный лавочник почесал в затылке.
— Ну, «Лефоше» с дюжину наберется, может, даже полторы, — начал он.
— Беру все, — отрезал я. — И все шпилечные патроны, которые есть к ним в наличии. Все до последнего!
Брови оружейника поползли на лоб, но меня это не смутило — в грядущих стычках несколько быстрых выстрелов могут решить исход боя.
Затем началась закупка боеприпасов. Несколько бочонков пороха, тяжелые чушки свинца, десятки пулелеек под разные калибры, медные капсюли. Лавка Еремея Кузьмича на глазах пустела, а гора наших покупок росла.
Итоговый счет, конечно, не порадовал. Но вместе с тем, что я вез из центральной России, можно было устроить маленькую войну.
В оставшиеся несколько дней до отъезда я носился как угорелый. Изменившаяся ситуация заставила меня переиграть прежние планы. Так, всех людей Мышляева я теперь брал с собой на Амур. Охрану наших геологов пришлось поручить господину Рекунову. К счастью, Аглая ничуть не возражала и даже, похоже, была довольна — после той истории с золотом Бодайбо она не доверяла Сибирякову ни на грош. Теперь за ним будет кому присмотреть! Задачу снабжения наших геологов я тоже возложил на Сибирякова — раз уж он набился в управляющие, то пусть себе и «управляет». И только уладив все дела, я наконец дал отмашку выступать в Сретенск.
Путь от Кяхты до Сретенска превратился в тяжелую борьбу со стихией. Весна, наконец вступив в свои права, растопила снег, и дорога, которую зимой называли трактом, теперь была больше похожа на русло грязной, чавкающей реки. Колеса кибиток, тяжело груженых оружием, снаряжением и провиантом, по самую ось увязали в жирной, липкой грязи. Лошади, скользя и падая, с натугой тянули лямки, их бока ходили ходуном, а из ноздрей валил густой пар. Люди, понукая измученных животных, сами по колено брели в этом хляби, вытаскивая телеги из очередного ухаба. Я гнал всех, не допуская передышки, подстегиваемый одной мыслью — не опоздать. Нам крайне важно было успеть на первые пароходы, отчаливавшие после ледохода из Сретенска на Благовещенск. Ведь следующего рейса можно было ожидать месяцами!
Наконец через две недели этого дорожного ада мы увидели Сретенск. Город, раскинувшийся на высоком берегу Шилки, гудел, как растревоженный улей. Начало навигации в этих краях было главным событием года, и вся округа, казалось, собралась здесь, на пристани. Купцы, казаки, чиновники, мужики-переселенцы, искатели приключений — все это пестрое, гомонящее море людей колыхалось у воды, готовясь к долгому плаванию по великой реке. Протиснувшись сквозь толпу, я с облегчением увидел знакомый силуэт — пароход Скворцова, пыхтящий дымом у причала, оказался на месте.
Никифор Аристархович встретил нас как родных. Стоило ему увидеть меня, как его красное, обветренное лицо расплылось в довольной улыбке.
— А, господа коммерсанты! Я уж думал, вас медведь в тайге заломал! — пробасил он, крепко пожимая мне руку. — Заждался!