Он разрешил так просто, без малейшего намека на взятку, что я на мгновение даже растерялся. Но это был князь Кропоткин — для него идея была важнее личной выгоды.
Устроив людей на палубах и очень сердечно расставшись с Петром Александровичем, я поспешил на пароход.
Итак, наш караван разделился. Основные люди, телеги и грузы медленно плыли вниз по реке на баржах, под присмотром половины нашего отряда. Мы же — костяк экспедиции — поднялись на борт парохода Скворцова. Разумеется, ящики с динамитом, наш главный козырь в предстоящих летних работах на прииске, я вновь отказался грузить на борт. Память о судьбе клипера «Опричник», взлетевшего на воздух в океане от взрыва боезапасов, была еще слишком свежа. После недолгих препирательств со Скворцовым, который поначалу не понял моих опасений, мы разместили опасный груз в отдельной лодке, которую пароход тащил за собой на длинном тросе, как толстая мамаша — вертлявого, капризного ребенка.
Делать на борту парохода нам было особенно нечего. Мышляев упражнялся в обращении с револьвером — это дело требовало постоянно тренировки, Кагальницкий спорил с механиком по поводу правильного обращения с паровой машиной, а я, наконец, смог насладиться общением с собственным ребенком. Весь длинный путь через Сибирь он проделал в санях с Прасковьей Ильиничной, а на остановках всегда было много хлопот, так что виделись мы нечасто. Зато теперь мы оторвались вовсю: играли в догоняшки на дощатой, выбеленной солнцем палубе, дразнились, щекотались, играли в «козу рогатую», «сорока-ворона», «по кочкам-по кочкам» и другие игры, не меняющиеся, наверное, уже тысччу лет. Усаживая его на колени, сначала медленно, с наигранной серьезностью, я говорил ему: «Идет коза рогатая, идет коза бодатая…», выставив два пальца. Ваня, наблюдая за этим представлением, в этот момент всегда замирал в предвкушении дальнейшего развития событий. «Ножками топ-топ, глазками хлоп-хлоп… Кто каши не есть? Молока не пьет?». И после драматической мхатовской паузы песни звучало неизбежное: «Забодаю, забодаю, забодаю!», и над рекой эхом разносился счастливый, заливистый детский смех.
Путь по Амуру, однако, был непрост. То и дело налетали вихри, весенние шквалистые бури. Река, могучая и полноводная, несла свои воды через дикий, нетронутый край, но эта уединенность была обманчива. Все чаще мы видели на берегах следы недавней войны. Черные остовы сожженных стойбищ гольдов, целые деревни, стертые с лица земли, были молчаливыми памятниками набегам хунхузов.
— Нечисть совсем распоясалась, — мрачно прокомментировал Скворцов, глядя в подзорную трубу на очередное пепелище. — Царской власти уже не боятся, ну а этих бедолаг режут без зазрения совести!
Напряжение росло с каждым днем. Наконец мы подошли к устью речки Амгунь. Пароход, сбавив ход, осторожно причалил к берегу. Я выскочил на палубу и посмотрел в сторону знакомого стойбища Амги, нашего старого союзника.
Вот черт!
Там, где еще год назад стояли прокопченные юрты и вился дымок над очагами, теперь было лишь черное, мертвое поле. Искореженные, обугленные каркасы, разбросанная утварь и тишина. Гнетущая, абсолютная тишина, которая бывает только на кладбищах… и ни одной живой души.
Черт. Что с прииском? ЧТО С ПРИИСКОМ⁈
Глава 12
Усилием воли взяв себя в руки, я обернулся к потрясенным спутникам.
— Александр Васильевич, — прежде всего приказал я Мышляеву. — Берите оружие и высаживайтесь первыми. Осмотрите все — ищите следы, выживших, оружие, провиант… что угодно. Но главное — охрана!
Капитан Скворцов подошел и встал рядом, его красное, обветренное лицо было мрачным.
— Бросили бы вы эту затею, Тарановский! — пробасил он, качая головой. — Незачем вам высаживаться. Видно же, что тут ни кола ни двора! Хунхузы знатно тут погуляли — это ясно как божий день. Не дай бог — вернутся! Куда вы теперь, еще и с дитем? Давайте я вас бесплатно до Николаевска доброшу. Там гарнизон, крепкий — все спокойнее будет!
Я перевел взгляд на Прасковью Ильиничну, которая стояла чуть поодаль, крепко прижимая к себе сонного Ваню. Да, ребенок на войне явно не к месту. Но и в Николаевск нам ехать не резон. Ведь следом за нами по реке тянулись баржи с сотней душ, которых я привез сюда. А в нескольких верстах отсюда мой прииск!
— Разгружаться, — прозвучал мой голос глухо и не терпя возражений. — Быстро!
Едва сходни коснулись земли, мои люди начали выгружать ящики с оружием и провиантом. Мышляев, четко выполняя приказ, расставил часовых, которые с тревогой всматривались в темную стену тайги. Я с несколькими бойцами двинулся на берег. Воздух был пропитан легким, тошнотворным запахом гари и сладковатым, трупным душком смерти. Судя по всему, бой тут был еще осенью или ранней зимой.