— Их втрое больше, чем было, — едва слышно сказал Сафар, лежавший рядом. В его голосе было искреннее изумление.
— Откуда их столько нагнали?
Одного взгляда хватило, чтобы понять, что он прав: наш прежний старательский поселок превратился в настоящий каторжный лагерь. Теперь тут работало не меньше полутысячи человек! Вынув подзорную трубу, купленную в свое время в Москве, я вытер линзы и, настроив резкость, начал методично изучать периметр. Отмечал часовых на вышках, ограждения, сторожевые костры. Враг укрепился основательно — и выбить его отсюда будет непростой задачей.
До самого заката мы пролежали на сопке не шевелясь, будто сами стали частью этой каменной гряды, и непрерывно наблюдая. Достав осьмушку бумаги, я наскоро зарисовал увиденное, чтобы наглядно показать план прииска атаману. Вывел линии бараков, жирной кляксой отметил место склада, а чуть в стороне — просторную, добротную фанзу. Там, очевидно, обосновался местный начальник. Возможно, сам Тулишен.
К закату стало ясно: хунхузы, опьяненные легкой победой и собственной силой, здорово тут разленились. Их охрана больше походила на рваный невод — посты стояли только вдоль главных троп и по берегам ручья — именно там, очевидно, и ждали они угрозы. А задняя часть лагеря, упиравшаяся в крутой заросший буреломом овраг, зияла пустотой. Видимо, они не допускали мысли, что кто-то рискнет пролезть через эту чащобу.
Охранники на постах таращились по сторонам и вяло переговаривались, в то время как надсмотрщики злобствовали на прииске, то и дело с криком налетая на склонившихся над лотками рабочих. Бамбуковая палка свистела в воздухе, и сухой, частый треск ударов прорывался сквозь шум ручья, перемежаясь с короткими вскриками боли.
Уже темнело, когда работа наконец закончилась и к чугунному котлу посреди лагеря выстроилась длинная, покорная очередь рабочих, многие из которых таскали на себе колодки. Каждому доставался один черпак похлебки. Люди двигались медленно, шаркая ногами, с опущенными плечами и лицами серого, выгоревшего цвета. Среди них я узнал нескольких своих тайпинов. Но выглядели они теперь как настоящие рабы.
Когда солнце ушло за сопки и небо окрасилось в густо-алые тона, Орокан, молчавший весь день, тихо сказал:
— Ночью я пойду. Через овраг. Найду наших!
Я посмотрел на него. Плоское, спокойное лицо, глаза — как стоячая вода в лесном озере, ни ряби, ни волн. Он был прав. Для него, выросшего среди этих троп, ночной путь по оврагу не трудность, а привычная дорога.
— Сходи, разведай. Потом меня проведешь! — произнес я.
Когда сгустились сумерки, Орокан ушел.
Прошел час, другой. Я начал беспокоиться, когда прямо перед нами из тьмы бесшумно выросла фигура Орокана.
— Нашел, — коротко сказал он. — Наши — в дальнем бараке, у оврага. Охрана там спит, им на все наплевать. Говорил с Аоданом, сыном Амги. Ждут. Можно пройти!
Оставив Парамона и Сафара наблюдать за лагерем хунхузов с сопки, я двинулся вслед за Ороканом вниз, в черную глубину оврага. Дело это оказалось совсем не простым. По сути, это был не спуск, а контролируемое падение — ноги скользили по мокрым камням, поросшим мхом, колючие ветви хватали за рукава, будто желали оставить меня тут навсегда. Где-то в лагере вяло тявкнула собака, и мы замерли, сливаясь с ночным лесом, и лишь убедившись, что тревоги нет, продолжили путь.
Наконец, мы выбрались наверх на задворках прииска. Поползли по-пластунски, утопая в грязи среди кислого запаха гнили и нечистот, подкрались к дальнему бараку. Сквозь щели между грубо обтесанными бревнами просачивался тусклый свет коптилки.
Орокан приложил ладонь ко рту и издал тихий, едва слышный звук, похожий на крик ночной птицы. Внутри сразу стихли голоса. Блеснул свет в зарешеченном оконце, и показалось чье-то лицо.
Я не сразу узнал Аодяна, сына покойного Амги. Юное лицо его было суровым, по-взрослому собранным. Он быстро сказал Орокану что-то на своем, и я понял по тону: он готов взорваться от бешенства.
— Рад видеть тебя, Курила-дахаи! — шепотом перевел мне Орокан. — Он говорит, хунхузы почти не кормят их, с восхода до заката гонят на работу. Кто падает — бьют палками.
Аодян снова заговорил, кивнув в сторону стены, за которой виднелись другие бараки.
— Кроме нас, — в голосе Орокана прозвучало невольное удивление, — в тех бараках сотни китайцев. Тулишен нанял их в Маньчжурии, золотые горы обещал. А привез сюда — и все отобрал. Они такие же рабы, как мы. Голодные. Злые. Хунхузов ненавидят!