Не знаю, что подумали хунхузы, но голос его звучал вполне убедительно. С берега донеслось недовольное бормотание. Тогда Лян Фу, не дожидаясь ответа, что-то бросил на причал. Я услышал отчетливый глухой шлепок — на дощатый настил причала упал мешочек смешанного с опиумом табака.
Через мгновение с берега донесся грубый смех. Похоже, Лян Фу удалось-таки их уболать!
Лодка медленно пошла к причалу. Скрип уключин, плеск воды… и вот — глухой удар просмоленного борта о деревянные сваи. Прибыли. Я задержал дыхание, мышцы свело от напряжения.
Наступила последняя, оглушающая секунда тишины.
И в этой тишине громко и четко прозвучал крик Лян Фу, служивший условным сигналом:
— Встречайте! Приветствие Великому Тай-пену!
Не дожидаясь ответа, я с диким ревом рванул рогожу над собой и, вскинув револьвер, выпрыгнул из лодки прямо на причал, наводя оружие прямо в ошеломленные, неверящие лица хунхузов.
[1]Осторожно открой (кит.)
Глава 20
Глава 20
Мир ударил по глазам резким светом и тут же взорвался вихрем движения. Вскинув револьвер, я обернулся к причалу. Первый хунхуз — тот самый часовой, чью бдительность Лян Фу сумел усыпить кисетом табака, так и застыл с открытым, окаймленным тонкими висячими усами ртом. Грохот револьвера прозвучал как удар грома. Выстрел в упор, вспышка, на скуле бандита появилась аккуратная дырочка, а его затылок просто исчез, сменившись кровавым месивом. Второй успел вскинуть фитильное ружье, но следующая пуля ударила его в горло. Он рухнул, захлебываясь и булькая, пытаясь зажать бьющий из артерии фонтан горячей крови.
— Чжань яо чу мо[1]! — не своим голосом заорал Лян Фу. И вся масса наших тайпинов, бросив весла, яростно откликнулась, скандируя короткое и злое:
— Ша яо! Ша яо[2]!
Ад распахнул свои врата. На залитом солнцем причале закипела короткая, яростная и беспощадная резня. Пять встречавших нас хунзухов были уже мертвы, но от огромных прибрежных фанз бежали еще бандиты, на ходу доставая свои кривые мечи-дао. Однако, завидев, какая масса людей хлынула на причал, хунхузы, застигнутые врасплох, заметались. Но их сопротивление было смято, растоптано нашим яростным, слаженным натиском.
Рядом я увидел Мышляева. В его глазах горело холодное упоение боем. Он методично разряжал свой шестизарядный револьвер, превращая бегущих врагов в дергающиеся на досках причала кули. Воздух мгновенно наполнился дымом, едкий запах пороха мешался с приторным духом крови и типично китайской вонью черемши.
Опустел барабан. Быстрая перезарядка шпилечных патронов, снова огонь. Над общим гвалтом: криками, хрипами и матом на двух языках — неслось гортанное, похожее на лай, командование Лян Фу, направлявшего своих тайпинов.
— Вперед! За мной! — Мой голос потонул в общем реве.
Но ярость нашего первого натиска разбилась о неожиданное препятствие. Бой на причале захлебнулся так же внезапно, как и начался, упершись в невысокую, но крепкую, сложенную из глины и камня стену. Она огораживала все поселение, превращая его в импань — простой, грубо устроенный, но вполне действенный форт. Уцелевшие хунхузы, отступив за ее периметр, тут же заняли позиции на стене, и из-за глиняного бруствера на нас обрушился шквал огня.
Мы залегли, укрываясь за ящиками и телами на причале. Прямой штурм был бы самоубийством.
— Таран! — проревел Тит, указывая на сваленные неподалеку бревна. — Найдем бревно потяжелее и высадим эти их ворота к чертям!
— Пока дотащим, нас всех перестреляют, как куропаток! — огрызнулся Мышляев, перезаряжая револьвер.
— Динамит, — уверенно произнес Левицкий, подползая ко мне. — Одна шашка — и в стене будет дыра, в которую сможет проехать телега! Позволь, я сделаю!
Я молча кивнул, и он, используя короткую передышку, пока враг перезаряжал свои фитильные ружья, пригнувшись к земле, рванулся вперед. Коротким броском он достиг стены, пристроил шашку у самого основания, чиркнул запалом и отскочил вдоль стены в сторону. Мы вжались в землю.
Прозвучал глухой взрыв, но результаты оказались разочаровывающие. Когда дым рассеялся, мы увидели, что толстая, вязкая глинобитная стена почти не пострадала. Взрыв лишь выщербил в ней глубокую, дымящуюся оспину, но не пробил насквозь. Сверху раздался злобный, торжествующий хохот, и огонь возобновился с новой силой.