Вспомнив, что один ли — это примерно полверсты, я понял, что нам надо будет преодолеть около ста километров. Не так уж и много, с одной стороны. Но гораздо важнее расстояния —состояние дороги.
— Спроси, как туда обычно добираются. Есть ли дорога или хотя бы тропа?
Ичень заговорил снова, жестикулируя, будто руками хотел выкопать себе спасение.
— У них караван. Арбы, повозки, — перевел Лян Фу. — Все наладил Тулишэнь. Дорога плохая, но проехать можно. На повозках можно за три-четыре дня, если лошадей не жалеть.
— Лошади? — Я прищурился. — У них есть лошади?
Толстяк дернулся, замахал руками, показывая куда-то за стену.
— Там! — выкрикнул он и что-то быстро залопотал.
— За фанзами, — перевел Лян Фу, — в стороне от импаня загоны, сарай для верблюдов, конюшни. Лошади, верблюды для перевалов. Повозки под навесами. Все в исправности!
Я кивнул Мышляеву. Тот исчез, а я дал приказчику десять минут, в течение которых он успел поклясться всеми богами и чертями, что совершенно нам предан и готов служить.
Отправленный на проверку Мышляев скоро вернулся. Его доклад был краток: все так, как и говорил толстяк. За фанзами действительно обнаружились просторные загоны, а под длинным навесом — целый транспортный парк.
Повозки оказались на удивление добротными: на высоких, окованных железом колесах с крепкими осями, покрытыми черным, лоснящимися даже в пыли лаком. Я насчитал восемь грузовых арб. Девятая стояла особняком, щегольская, видать, для самого Тулишэня — красного дерева, с резными бортами, бархатным балдахином, с украшениями из слоновой кости, да еще и на рессорах, обещавших мягкий ход.
Картинка сложилась сразу: не изнурительный пеший марш-бросок, а быстрый конно-колесный рейд. Да и добычу удобней будет вывозить. Наш отряд становился подвижным.
— Значит так, — приказал я Левицкому. — Повозки грузить по полной! Провиант, порох, свинец, все остатки динамита. Раненых — туда же. Бойцов будем подсаживать по очереди: одни идут пешком, другие едут и отдыхают. Так мы дойдем свежие и злые, как черти.
Софрон тут же решил проверить каждую ось, каждую рессору, перебрать всю упряжь. Решили так: три арбы запрячь парой низкорослых, но сильных лошадей. Остальные пять грузовых повозок — верблюдами, они выносливее и неприхотливее. Еще пара лошадей и два верблюда остались в запасе, на случай если кто охромеет в пути. В походе всякое бывает.
Отдав все распоряжения, я вернулся в фанзу и снова уставился на приказчика. Тот втянул голову в плечи, будто хотел спрятаться в своем халате.
— Ты поедешь в первой повозке, — сказал я. — И будешь всю дорогу молиться своим богам, чтобы дорога, что ты покажешь, оказалась правильной!
Пока шла подготовка к походу, я отправился посетить раненых. Когда я вошел в фанзу, превращенную в лазарет, Сафар уже пришел в себя. Он лежал на низкой глинобитной китайской лавке, спокойный и умиротворенный, как будто и не было никакого боя. Выглядел он, однако, плохо: лицо серое, землистое, на скуле чернел огромный синяк. Рядом топтался Тит. Наш великан выглядел потерянным и виноватым, молча, с каким-то остервенением начищая штуцер Сафара.
— Тихо лежи, — прохрипел он, заметив, что Сафар собирается заговорить.
Доктор Овсянников подлетел ко мне сразу. Голос у него дрожал от возмущения и тревоги:
— Владислав Антонович, слава богу, вы здесь! Я категорически запрещаю ему вставать! У него тяжелое сотрясение, кровь из ушей — вы сами видели! Ему нужен полный покой, иначе я не поручусь за его жизнь!
Я молча выслушал. Доктор был прав — по-своему. Он беспокоился о здоровье пациента, исполняя мои собственные указания.
Сафар поднял на меня глаза. В них не было ни боли, ни страха. Только упрямая решимость, такая, что пробирала до дрожи. Он молчал, но я все понял: он пойдет за Тулишеном. И удержать его невозможно.
Я посмотрел на Овсянникова.
— Спасибо, доктор. Дальше я сам. Оставьте нас.
— Но я… как врач…
— Все, что могли, вы сделали. Теперь ответственность на мне.
Он хотел возразить, но встретил взгляд Сафара и махнул рукой. Вышел, всем своим видом показывая, что умывает руки.
Я подошел ближе.
— Доктор прав. Тебе нельзя идти, — сказал я тихо.
Сафар ничего не ответил. Лишь протянул руку, и Тит тут же вложил в нее штуцер.
— Но ты все равно пойдешь, не так ли? — продолжил я за него. И добавил: — Знаешь, я даже не стану тебя останавливать.
Сафар внимательно смотрел на меня, в его узких глазах мелькнуло нечто, похожее на благодарность.
— Только слушай приказ. Поедешь в повозке. Она подрессорена, сильно качать не должно. Когда дойдем, доктор тебя проверит. Если сможешь сражаться — пойдешь в бой. Если нет — нет. С повозки сойдешь только с моего разрешения. Ни шагу пешком! Тит будет следить за этим. Ясно?