— У Тулишэня их много, — мрачнея, подтвердил Лян Фу. — Целая россыпь по горам. Силинцзы — их столица. И сам Тулишэнь… сейчас он должен быть там, в Силинцзы. Обычно он живет в большом доме, ямэне. Оттуда и ездит по делам, то на реку Черного дракона, то еще куда.
В глазах Сафара блеснул холодный огонь.
— Ты уверен? — прошипел он, хватая приказчика за горло.
— Сафар, оставь его! Он и так еле жив от страха! — мягко урезонил я своего сотоварища.
— Да, великий тай-пен, он должен быть здесь! — трепеща и униженно кланяясь, прокричал Ичень Линь. — Летом господин Тулишен большую часть времени живет в своем доме в Силинцзы. Зимой, бывает, уезжает в Харбин, Мукден или даже в Бейпин. Но сейчас лето…
Сафар издал торжествующий рык — похоже, он сейчас был настроен убивать врагов, а не считать их. Мы же с Левицким и Мышляевым встревоженно переглянулись. Картина мира резко поменялась, причем совсем не в лучшую сторону. Мы шли на прииск с полусонной охраной, а пришли на целое гнездо приисков, овладеть которыми можно было, лишь взяв штурмом укрепленную столицу целого разбойничьего государства, во главе которого стоял местный хунхузский князь.
— Он сказал еще кое-что, — добавил Лян Фу в наступившей тишине. — Он говорит, дорога до Силинцзы сейчас оживленная. Торговцы и крестьяне везут в селение припасы. Они могут предупредить их!
Левицкий покачал головой, глядя в огонь, Мышляев мрачно крякнул. Эта деталь могла обрушить наш первоначальный план. Любой торговец, увидевший нашу колонну, мог попросту испугаться и быстрее ветра примчаться в Силинцзы. И наш единственный козырь, эффект внезапности, будет утерян.
— Значит так… — Я медленно поднялся, и все взгляды обратились ко мне. — Планы меняется. Хорунжий!
Василий Афанасьев вскинул голову.
— Твоим людям и нанайцам — уйти в головной дозор. Всех, кто движется нам навстречу — брать живьем. Тихо, без шума. Связывать, рты кляпом, и в кусты. Ни одна душа не должна донести о нашем движении. Ясно?
— Так точно, господин Тарановский.
— Последние десять верст пройдем ночью, в полной тишине. Атакуем на рассвете.
Я обвел взглядом потемневшие лица своих командиров.
— Но и посмотреть на эту крепость надобно. Левицкий, Мышляев, Лян Фу, седлайте коней. И ты, — я ткнул пальцем в дрожащего приказчика, — поедешь с нами. Покажешь дорогу. Проведем разведку, пока еще не село солнце.
Оставив основной отряд в лощине под командованием Софрона, мы выехали налегке. Сафар для верности накинул на шею приказчика петлю, а второй конец веревки небрежно намотал на кулак. Малейшая попытка закричать или бежать стала бы для толстяка последней.
Дорога петляла между каменистых склонов, и вскоре нам пришлось спешиться. Действительно, по пути нам попадались повозки торговцев, но несколько всадников в странной одежде не вызвали их испуга. Конечно, они тоже могут донести, но я надеялся, что хорунжий и его казаки, устроившие на дороге засаду, смогут перехватить их. Дальнейший путь лежал на вершину ближайшей сопки, откуда, по словам Ичень Линя, селение было видно как на ладони.
Привязав коней к иве, мы начали карабкаться по каменистому, осыпающемуся склону. Подъем стал для приказчика настоящей пыткой. Он цеплялся за камни и кусты пухлыми, белыми пальцами, скользил на осыпях, его шелковый халат превращался в лохмотья на цепких ветках дикой жимолости. Он пыхтел, как пробитый кузнечный мех, по лицу градом катился пот, смешиваясь с грязью и слезами ужаса. Но каждый раз, когда толстяк собирался присесть отдохнуть, Мышляев доставал револьвер, и пленник, бледнея и трясясь от ужаса, продолжал путь.
К вершине он вполз на четвереньках и обессиленно рухнул у моих ног, сотрясаясь от рыданий.
Но нам было не до него. С высоты Силинцзы лежал перед нами в уютной горной долине. Выглядело все это как настоящая природная крепость. С двух сторон его подпирали отвесные скальные отроги, непроходимые даже для козы. С двух других, самых уязвимых, он был опоясан крепкой глинобитной стеной с бойницами и зубцами.
— Крепкий орешек, — процедил сквозь зубы Мышляев, не отрываясь от подзорной трубы.
Ичень Линь, чуть отдышавшись, начал тыкать дрожащим пальцем.
— Вон, большой, с красной черепицей — ямэнь! — переводил Лян Фу его полузадушенный лепет. — Там господин Тулишэнь. Длинные строения — казармы. Охрана вся там. Вон там — амбары. У стены — арсенал…
Мы смотрели с вершины на этот засыпающий маньчжурский городок, и каждый из нас видел одно и то же, но думал о своем. Я смотрел на крепость и мысленно раскладывал ее на части. Штурмовать стены — это самоубийство, проломить их не в наших силах. Пожалуй, даже для современной артиллерии это было бы непростой задачей. Но вот массивные, деревянные ворота, несомненно, были самым слабым местом. Почти такие же ворота мы взорвали неделю назад. Отчего бы не повторить успех?