— Александр Васильевич, — тихо сказал я, не сводя глаз с врага. — Дело тонкое. Боюсь, это по вашей части, господин бретер.
Я увидел, как тень пробежала по его лицу, как оно на миг стало бледным. Одно дело — элегантный поединок, и совсем другое — грязная бойня, где цена промаха — женская жизнь.
Справится ли?
Мышляев молча кивнул. Он медленно, как будто в гипнотическом сне, поднял свой револьвер. Рука не дрожала. Он не целился, нет — он будто сросся с оружием, становясь его продолжением. Его взгляд напряженно ловил малейшее колебание врагов, выжидая того единственного верного удара сердца, когда нужно будет нажать на спуск.
И этот миг настал. Один из хунхузов, пятясь, на долю секунды оглянулся.
Три выстрела подряд грохнули быстрее, чем можно сделать один вдох. Мышляев стрелял быстро и безжалостно, как умеют только наемные убийцы и завзятые дуэлянты. Трое бандитов, включая одноглазого главаря, рухнули как подкошенные. Женщины с криками бросились на землю.
Но четвертый, самый опасный, успел среагировать. Он полностью скрылся за спиной рыдающей наложницы, прижав лезвие кинжала к самой ее сонной артерии, создав идеальный живой щит. Он был неуязвим, медленно отступая в глубь двора ямэня. Мы проиграли…
Но в тот момент, когда, казалось, все пропало, со стороны стены раздался сухой, резкий щелчок штуцера.
Хунхуз дернулся. Из его лба, прямо между бровей, вылетел маленький красный фонтанчик. Глаза его остекленели. Он медленно, будто нехотя, начал оседать, как мешок, из которого высыпали зерно, выпустив из рук и женщину, и кинжал.
Я перевел взгляд на стену, окружавшую ямэнь. Там, с дымящимся штуцером в руках, спокойно и невозмутимо стоял Сафар. Он опускал свое оружие так, будто и впрямь снял с ветки глухаря.
Штурм Силинцзы был окончен.
Осталось только найти купчишку!
Глава 24
Глава 24
Угар боя схлынул, оставив после себя разрушения, пожары и трупы. Бой затих, но Силинцзы все еще гудел, как растревоженный улей: пора было наводить порядок в теперь уже нашем городке. Оглядевшись, я тут же начал отдавать приказы, дабы вернуть в город хотя бы подобие порядка.
— Загасить! — взревел я, указывая на фанзу, подожженную Софроном, из-под крыши которой выбивались жирные языки пламени. — Залить ее к чертям, пока на склады не перекинулось!
Пока я руководил тушением пожара, подошел Софрон, суровый и деловой.
— Потери подсчитали, Владислав Антонович. Три казака, десять тайпинов и пять нанайцев. Пятнадцать раненых. Потери хунхузов… да кто их там считал, раз в десять больше. Но дело не только в этом. — Он указал на догорающую фанзу. — Шашек почти не осталось. Пороха — дай бог на один серьезный бой. Нужно пополнять запасы.
Я молча кивнул. Победа всегда имеет свою цену, и не только в людях.
В стороне, под навесом, уже развернул свой лазарет доктор Овсянников. Ему, как и обещал, помогали нанайки. Они без брезгливости промывали раны, накладывали жгуты, выполняя все указания доктора.
Когда пожар был потушен, а раненые перевязаны, пришло время допроса. Пленных, тех, кто уцелел в мясорубке, согнали на площадь. Их было не больше дюжины — матерые, покрытые шрамами бандиты, которые, даже связанные, смотрели на нас с волчьей ненавистью. Я подозвал Лян Фу.
— Спроси их, где Тулишэнь, — приказал я.
Первым на допрос выволокли пожилого, седоусого хунхуза, видимо, кого-то из старших. Он сплюнул кровью на землю и, глядя мне прямо в глаза, злобно оскалился.
— Говорит, вы дураки, — бесстрастно перевел Лян Фу. — Говорит, господин Тулишэнь мудр. Он правит как ветер — его слышно везде, но увидеть нельзя нигде. Его здесь давно уже нет.
Эти слова ударили по лагерю, как похоронный звон. Я увидел, как помрачнели лица моих бойцов. Мы прошли через кровь и огонь, чтобы добраться до змеи, а гнездо оказалось пустым.
Но сильнее всех эта новость взбесила Сафара. Он стоял чуть в стороне, прислонившись к стене, и все это время молчал. Его лицо было бледным, все еще почти серым от контузии, но в глазах горел черный, недобрый огонь. И когда он услышал ответ, что-то внутри него, видно, оборвалось.
Одним неуловимым движением он оказался рядом с пленным. Прежде чем кто-либо успел среагировать, его рука метнулась вперед. Блеснул кинжал. Седоусый хунхуз захрипел, и из его горла хлынула темная, густая кровь. Он завалился набок, судорожно дергая ногами.