В зале воцарилась абсолютная, звенящая тишина.
Все аргументы были высказаны, все карты — выложены на стол. Теперь оставалось только ждать вердикта. Я чувствовал, как по спине стекает капля холодного пота, но старался дышать ровно, сохраняя на лице маску невозмутимого спокойствия.
Я видел, как голоса членов комитета разделились.
Министр внутренних дел Валуев сидел с каменным, недовольным лицом, его губы были плотно сжаты. Генералы из Горного департамента обменивались тихими, ядовитыми репликами, их взгляды не сулили мне ничего хорошего. Они были против. Категорически.
Министр финансов Рейтерн, напротив, с живым интересом изучал мои финансовые выкладки. Он был прагматиком, и цифры, обещавшие казне миллионные доходы, убеждали его лучше любых слов. Он был скорее за.
Остальные: Бутков, Замятнин — хранили непроницаемое выражение лиц, ожидая, куда подует ветер.
И тогда все взгляды как по команде устремились в центр стола, на одного человека. На великого князя Константина Николаевича.
Он сидел, откинувшись на спинку высокого кресла, и молчал. Его лицо было усталым и непроницаемым. Он медленно переводил взгляд с моих чертежей на хмурое лицо Валуева, затем на бумаги Рейтерна, затем снова на меня. В его руках была судьба моего проекта. Судьба моей сибирской империи. Его голос был решающим.
Прошла, казалось, целая вечность.
Тиканье массивных бронзовых часов над камином отсчитывало секунды, и каждый их удар отдавался у меня в висках.
Наконец, великий князь медленно поднял голову. Взгляд его голубых, пронзительных глаз встретился с моим.
Глава 4
Глава 4
— Господа, я выслушал все доводы. Проект господина Тарановского дерзок, спору нет. Риски велики. Но и возможности, которые он открывает для России, колоссальны. Сидеть сложа руки и ждать, пока Европа решит за нас наши проблемы, мы более не можем. Я… — Он сделал короткую, весомую паузу, — поддерживаю этот проект.
По залу пронесся едва слышный шелест. Это был коллективный вздох. Я увидел, как министр финансов Рейтерн удовлетворенно кивнул и сделал короткую пометку на листе перед собой — его прагматичный ум уже подсчитывал будущие барыши для казны. Рядом с ним министр внутренних дел Валуев, наоборот, помрачнел еще сильнее, его тяжелое лицо стало похоже на грозовую тучу. Генералы из Горного департамента обменялись гневными, бессильными взглядами.
Я же почувствовал, как колоссальная тяжесть, давившая на меня все эти месяцы, вдруг рухнула с плеч. Внутри, в груди, поднялась волна горячего, пьянящего триумфа, которую я с огромным трудом удержал за маской почтительной невозмутимости.
Но великий князь еще не закончил.
— Однако, господин Тарановский, — его голос стал жестче, в нем зазвучали нотки не реформатора, а правителя, — столь беспрецедентная поддержка и передача в частные руки огромных казенных земель должны сопровождаться встречными обязательствами перед государством. Я поддержу ваш проект при одном условии: ваше Общество обязуется вложить часть своей прибыли в развитие железнодорожной сети империи. Скажем, не менее тридцати копеек с каждого рубля чистой прибыли должно быть направлено на покупку акций или облигаций русских железных дорог, в первую очередь — ГОРЖД, после его оздоровления.
Мой внутренний триумф мгновенно сменился ледяным шоком.
«Черт. Этого в нашем плане не было. Аглая в ярость придет, когда узнает, что почти треть прибыли придется вкладывать в чужое, пусть и государственно важное дело. Это будет трудный разговор…»
Я понял, что у меня нет выбора. Отказаться сейчас — значит, потерять все. Я поднялся и склонил голову.
— Я понимаю и принимаю ваши условия, ваше императорское высочество. Мы готовы служить интересам России не только в Сибири, но и здесь.
Управляющий делами Бутков уже кашлянул, собираясь, очевидно, закрывать заседание. Министры с усталым облегчением начали перебирать бумаги на столе, считая вопрос решенным. Мой дерзкий проект был утвержден, пусть и с обременительным условием. Казалось, все было сказано.
Но я еще не закончил.
— Ваше императорское высочество, господа, — произнес я, снова поднимаясь.