Радист с подчеркнуто недоуменным лицом прошел в каюту;
— В чем дело, боцман?
— В тебе. Энглер, скажи мне, кто я такой?
— Вы первый главный старшина Браун. Боцман корабля.
— Отлично. Все правильно. А теперь скажи, что я такое?
Энглер склонил голову набок.
— Это еще что за игра?
— С играми покончено. Начинаются занятия в матросской школе.
Браун неторопливо распрямился на стуле. При своих пяти футах восьми дюймах высоким он не был, однако сейчас боцман точно расправлялся, подобно мехам гармони, становясь все выше и выше, все более внушительным, пока не заполнил собой тесное помещение.
— На этом корабле я самый первый и самый главный из всех старшин. Я рука господа, назначенный им выполнять его волю на земле. В моих силах практически все. Я могу перевернуть вверх ногами весь твой мир, Энглер. В лучшую или в худшую сторону. Ты следишь за моими словами?
— Я вас слушаю.
— Продолжай слушать дальше. Весь экипаж этого корабля состоял из таких клоунов, как ты — причем до самых верхних ступенек. Ты слишком много о себе мнишь, но до сих пор не усвоил основ. Вот почему неприятности следуют за тобой по пятам. В огромном количестве, как на борту лодки, так и на берегу. У тебя проблемы не со службой на флоте, у тебя проблемы по жизни.
— Что вам об этом известно?
— Многое. — Браун обогнул крохотный столик. Достав из кармана листок бумаги, он подошел к мускулистому радисту и остановился в каком-то футе от него.
— Держи, читай.
Энглер насторожился. Все его инстинкты настроились на драку.
— Сынок, я знаю, о чем ты подумал. Не надо, оно того не стоит. У тебя и без этого забот достаточно. — Боцман протянул радисту сложенную радиограмму. — На.
Линда полностью нас обчистила и смылась. Хозяин требует заплатить за квартиру до понедельника, угрожая в противном случае выселить… Мама.
Казалось, Энглера ужалила гадюка.
— Проклятая стерва!
— Похоже, у тебя есть и другие проблемы. Они начинают расти, как снежный ком. Так вот, я могу тебе помочь, а могу и спустить на тебя всех собак. Выбор за тобой.
Скомкав радиограмму, Энглер швырнул ее Брауну под ноги.
— Я ее из-под земли достану и убью. И обойдусь без вашей помощи.
— Вот тут ты ошибаешься. Ты можешь и дальше идти по кривой дорожке, а можешь свернуть на прямой путь. Свернуть на прямой путь — это значит рассказать мне все, что я хочу узнать.
— Я полагал, вы и так все знаете, — оскалился Энглер.
— Не беспокойся, со временем я все узнаю. Но ты можешь ускорить этот процесс. Можешь начать с того, что произошло в вентиляторном отсеке.
— Я не электрик. Вентиляторами я не занимаюсь.
Браун кивнул на забинтованную руку Энглера.
— Зато они, похоже, тобой занимаются.
— Я пролил на руку горячий кофе. Можете спросить кока. Он подтвердит.
— Уже спрашивал, и если ты полагаешь, что он поможет тебе прикрыть свою задницу, ты глубоко ошибаешься. Четыреста пятьдесят вольт замкнулись без каких-либо на то причин, Энглер. На всем корабле мигнул свет, а на стальном листе остался оплавленный след. Должно быть, искра была знатная. Как тебе это удалось?
Энглер пожал плечами.
— Я не обязан перед вами отчитываться. Порядки мне известны.
— Тебе известны некоторые из них, а я знаю их все. Те, которые прописаны на бумаге, и те, которые не прописаны. Тебе знакома статья девяносто?
— Я не адвокат.
— Она гласит, что военнослужащий рядового и сержантского состава, поднявший руку на офицера, в военное время карается смертью. В мирное время наказание определяет трибунал.
— И кого же избили?
— Лейтенанта Скавалло. Она утверждает, что это сделал ты. Если добавить к этому попытку изнасилования…
— Я бы не трахнул эту лесбиянку, даже если бы она стала молить меня на коленях!
— В таком случае, жду твой рассказ.
— Я пролил кофе на руку. Вот и весь мой рассказ, твою мать. Кстати, а что Скавалло делала в вентиляторной? Она не имела права туда входить.
Это была правда.
— Почему бы тебе не рассказать мне об этом?
— От этой долбаной сучки одни неприятности. Наверное, она там что-то замкнула, а теперь собирается свалить все на меня. Пошла она к такой-то матери! Я здесь ни при чем.
«Так, вот мы уже кое-что выяснили».
— Хорошо, возможно, она действительно вызвала короткое замыкание. Я готов слушать остальное.
— Никакого остального не будет. Мне больше нечего сказать. Если хотите узнать, что она там делала, спрашивайте не меня, а ее.