— Вы заняты, товарищ начальник. Разрешите завтра притти.
Гребенников дописал строчку и откинулся на спинку кресла.
— Завтра свои заботы найдутся. Только подожди немного. Я сейчас.
Ванюшков сел в кожаное кресло, и пока Гребенников писал, рассматривал, что было в кабинете. Он обратил внимание на столик, где лежали разные руды, на макеты цехов, на детали непонятных машин, на большую географическую карту. «Надо и мне достать карту, — подумал Ванюшков. — С картой дальше видишь вокруг себя». Потом он присмотрелся к лицу начальника и увидел, что начальник сильно утомлен. «Сколько у него забот... И ответственность какая... Очень трудная специальность». А потом он подумал: мог ли б он сам быть начальником вот такого строительства? Прикидывал, прикидывал и решил, что нет. «Если б лет пять поучился, тогда смог».
— Рассказывай, что надо.
Когда Ванюшков рассказал о своем методе разбивки людей и заявил, что ребята хотят показать «класс» на всю площадку, Гребенников выпрямился.
— Так говоришь, сынок, перестроил бригаду по-новому, обещаешь «класс» показать? Что ж, ладно. Участок новый осмотрел? Что делать, знаешь? Чертежи получил? Разобрался в них? Станки привел в порядок?
— Участок сильно запущен, станки старые, надо заменить новыми, изготовить надо станки для гнутья тяжелой арматуры. Их у нас нет, а по чертежам видно, что придется делать тяжелую арматуру. Говорю об этом заранее, чтоб не было задержек.
— Скажешь прорабу, дадите заявку завтра.
Гребенников задумался.
— А знаешь что, Ванюшков? У меня возникла мысль: почему бы вам не заключить личный соцдоговор с лучшими арматурщиками Магнитки? Что скажешь?
Ванюшков задумался.
— Что ж, это можно. Думаю, это подтянет нас еще больше. Соревноваться ведь будем перед всем Советским Союзом.
— Распространим опыт ваш дальше. Я обещаю вам техническую помощь. Если хорошо за дело возьмемся, уверен, что не отстанем, хотя там, я знаю, есть очень крепкие ребята.
Условились, что Ванюшков обсудит предложение с товарищами и через три дня придет с ответом.
— Договор с магнитогорцами? — спрашивали ребята. — Интересно!
— А что от нас требуют? Ничего. Надо хорошо работать и все. А будем хорошо работать, оправдаем доверие, — заявил Пашка Коровкин.
— Я тоже стою за то, чтобы работать еще лучше, раз такое внимание уделяют нашей бригаде и нашему специальному участку. Дело важное!
— Да кто пойдет против! Очень даже интересно с магнитогорцами посоревноваться! — заметил Шутихин.
Подписать договор поручалось Ванюшкову. В тот день работали, как никогда. Подсчитали выработку: она составила 350 процентов!
— И везет же Ванюшкову, — сказал Яша Яковкин, прочтя в газете про новый успех товарища.
В последующие дни процент выработки не снижался, бригаду признали ударной, цехком выдал ударные книжки, в столовой выделили два столика, поставили карточку: «Ударная бригада арматурщика Ванюшкова», улучшили пищу. Договор был подписан. Требовалось показать «класс работы».
Ванюшков навертывал на палец свой чуб и смотрел, как работали его ребята. «Да, — думал он, — старыми методами показать «класс» не удастся. Надо придумать что-то новое».
И он приглядывался к тому, как ребята гнули железо, как рубили его, шла доставка сырья и отправка на участок. Ему казалось, что не все станки загружены полностью, но что если их и загрузить, они не намного дадут больше; следовало внести изменения в конструкцию станков. И он придумал особые зажимы: это освобождало с каждого станка по одному человеку; их тотчас перебросил на другие станки. Он объединил в одних руках две операции: управление рычагом и закладывание стержней в штыри; вместо четырех человек на станке могли успешно работать два человека. Молчаливый Гуреев предложил простое устройство на рубке арматуры: приладил резак с рельсом, и это почти вдвое увеличило производительность рубщика. Позже Ванюшков внес еще одно нововведение на вытяжке проволоки: приладил у лебедки тормоз, — и один человек освобождался.
Опыт Ванюшкова перенесли на другие участки.
— Не подводим вас, товарищ начальник? — спросил Ванюшков Гребенникова.
— Не подводите. Арматуру заготовили. Теперь покажите «класс» на вязке!
— Постараемся!
Вязать арматуру требовалось в тепляке — это всем пришлось по духу, но работа пошла со скрипом. Ванюшкова бесило, когда не успевали во-время подать платформу, сердило отношение некоторых плотников: опалубку ставили они кое-как; при такой опалубке вязать арматуру было вдвое тяжелее. Ругался с бетонщиками, видя, как красиво увязанная ребятами арматура обивалась в сторону, перекашивалась.
— Глаз у вас нет, что ли? Неужто и себе, если б избу строить довелось, вот так косил бы своим чертовым глазом вбок?
Но и при всех недостатках бригада с каждым днем повышала выработку, и к Ванюшкову подбрасывали на учебу людей.
— У нас в бригаде как бы школа! — говорила Дуняша брату.
В пять часов вечера ребята собирались в мастерскую и усаживались на станках. Проводилась «пятиминутка»: отчитывались за дневную работу звеньевые, каждый мог внести предложение, пожаловаться на неполадки.
— Надо подвезти за ночь арматуру, а то завтра стоять будет звено! — говорил Пашка Коровкин, хорошо понимавший, что от чего зависит в работе.
Шутихин жаловался на плотников, не сделавших к концу дня опалубки, Гуреев — на бетонщиков.
Ванюшков, не спеша, делал пометки в блокноте, переспрашивал, отвечал, давал указания. После «пятиминутки» уходил к прорабу Сухих, который в последнее время старался во всем итти бригаде навстречу.
Часам к семи рабочий день Ванюшкова заканчивался. Жил он отдельно от ребят, — так, ему казалось, можно лучше сохранить свое влияние на бригаду, избежать фамильярности, которой не терпел.
Он вешал рабочую одежду в специальное отделение платяного шкафа, тщательно умывался, надевал на себя все чистое и лежа читал что-либо из своей библиотечки. Он очень любил свою библиотечку и гордился ею. У него были книги Ленина, Сталина, книги Горького, Шолохова, Фадеева, Николая Островского, Фурманова, Караваевой. Он покупал книги со страстью и здесь, кажется, изменяла ему обычная выдержка. Через каждые два-три месяца Ванюшкову приходилось пристраивать новую полочку, — это составляло радостное событие в жизни. Библиотекой пользовались соседи, но Ванюшков давал книги только тем, кто бережно с ними обращался. Прочтя книгу, он записывал в особую тетрадь содержание и свои впечатления.
Часов в девять выходил в соцгород. Он задерживался перед парткомом, завкомом, читал объявления, проходил мимо фотовитрины ударников — здесь была его фотография «Ванюшков на вязке арматуры», шел в клуб.
Девушки заглядывались на лучшего производственника. Все шло навстречу Ванюшкову, улыбалось ему, давалось в руки, и он мог считать себя счастливым. Только в одном потерпел он неудачу и остро переживал это.
После того вечера в клубе, когда Фрося выступала, повздорил он с подругой.
— Не нравится мне твой инженер. Сидит и глаз не сводит... — сказал он ей.
Фрося повела плечом.
— А то, может, тебе нравится? Конечно, я не инженер...
— Ты смотришь, пусть и он смотрит!
Потом были примирения, Ванюшков подробно рассказывал о своих успехах, о своих планах.
— С весны думаю поступить в вечерний техникум. Нравится мне здесь. Надо прочно устраиваться, а не на один день. Начальство задушевное, товарищ Гребенников разрешил к нему являться в любой час. Также могу зайти в любое время к товарищу Журбе, — все меня знают. Окончу техникум, буду итеэром.
— Суровый ты, Степа, в работе... С людьми суровый... Все о себе, да о себе думаешь.
— Суровый? А как не суровому повести за собой людей? Еще не все понимают, что без советской власти нет для нас жизни, поэтому и к работе относятся с холодком. А раз не понимают, учить надо. Вот тебе и моя суровость!