— Меня опросил какой-то военный, которого я не знаю и которого больше никогда не видел.
— Это, так сказать, предварительная стадия. А последующая?
— Какая последующая?
— Не притворяйтесь! Мы отлично читаем мысли друг друга... Вам не хочется назвать имя известного нам обоим лица?
— Меня никто не допрашивал. Я сам рассказал, что хотел.
— Кому вы рассказали?
— Вероятно, начальнику штаба...
— Почему, вероятно?
— Потому что я точно не знаю, какую должность занимало лицо, с которым я беседовал.
— Может быть, вы тогда точно знаете фамилию лица, с которым так приятно беседовали?
— Это никакого отношения к делу не имеет.
Майор затрясся от смеха.
— Вы шутник, честное слово! Но, согласитесь, с приятными людьми не только приятно побеседовать, о них приятно и другим рассказать! Итак, фамилия этого лица?
— Я не хочу марать эту фамилию!
— Что вы сказали? Что сказали, господин поручик? Итак, в последний раз: его фамилия?
— Я не скажу!
— Что?
Майор встал. Встал и Радузев.
— Повторяю: этот человек меня не допрашивал. Он честный, благородный человек. И фамилию его я вам никогда не назову!
Майор прекратил вопросы. Он прошелся по кабинету, постучал сухим пальцем по стеклу и вдруг остановился перед Радузевым.
— Не скажете ли вы, по крайней мере, где теперь находится ваш благодетель?
— Я этого не знаю.
— Не скажете ли вы, в таком случае, где находятся его родители?
— И этого не знаю. Не спрашивайте меня. Я все равно ничего не скажу. И позвольте откланяться.
— Преждевременно. Известно ли вам, что отец его — кузнец?
— Я уже сказал вам, что на эту тему беседовать не намерен.
— Скажите мне тогда, не думаете ли вы, что местопребывание вашего благодетеля хорошо известно его родителям?
— Думаю, что местопребывание его никому здесь неизвестно, в том числе и его родителям.
— А если бы мы вас попросили узнать или прояснить этот вопрос?
— Я этого никогда не сделал бы.
— Постараемся обойтись без вас. Не скажете ли тогда, кто из местных жителей оказывал вооруженное сопротивление нашим войскам при вступлении в город?
— Откуда мне знать!
— Как может не знать этого офицер русской армии?
— Я не считаю себя офицером. И не интересуюсь политикой.
— Вот как! Кем же вы себя считаете?
— Я русский человек. Инженер.
— Где вы учились?
— В Петербургском технологическом институте.
— Значит, вы инженер?
— Я вам сказал.
— Почему, в таком случае, вы носите погоны пехотного поручика? Вы что, решили скрыть от нас свое подлинное воинское звание? И род войска, в котором служили? С какой целью вы это сделали?
— Я ничего не скрываю...
— Согласитесь, это... это... подозрительно... Что вы скажете?
— Я уже сказал. И на этом позвольте проститься!
Радузев кивнул головой.
— Сядьте. Беседа далеко не окончена.
Радузев сел. На ручку своего кресла присел и Чаммер.
— Быть инженером, служить в специальных войсках и выдавать себя за пехотинца?
Майор сделал отметку красным карандашом на другом листе бумаги.
— Сколько лет вы сражались против нашей армии?
— Со дня переброски на фронт.
— То есть?
— С марта пятнадцатого года.
— Когда мы вас взяли в плен?
Радузев опешил.
— Откуда вы взяли, что я был в плену?
Майор удивился.
— Не хотите ли вы сказать, что не были в плену?
— Я не был в плену...
Майор привстал с кресла.
— Повторите, что вы сказали?
— Повторяю: я не был в плену. Если вам об этом что-либо известно, так это недоразумение... Я возвращался с фронта в одежде военнопленного, чтобы в дороге избегнуть осложнений... В те горячие месяцы с офицерами расправлялись круто. Мне удалось достать документы одного солдата, умершего от сыпняка. Звали покойного Сивошапкой. Дома и для других я сохранил эту версию.
Впервые за время допроса смутился майор.
— Постойте, одну минуточку.
Майор подошел к небольшому железному сундуку и открыл замок, мелодично зазвонивший. Офицер долго рылся в сундуке и, наконец, вынул папку. Стоя спиной к Радузеву, майор перелистывал наколотые на застежку листки бумаги. Потом, весь багровый, подошел к Радузеву.
— Лгать?!
Кажется, ему стоило больших трудов, чтобы не ударить Радузева по лицу.
— Лгать?
Радузев отшатнулся: неприятный запах от дыхания майора обдал его.
— Лгать офицеру германской армии? Так нагло лгать?
Майор выпил полстакана воды. Немного остыв, он положил на место коричневую папку, сделал пометку красным карандашом, потом аккуратно отщелкнул гильотинкой кончик сигары и со вкусом затянулся, глядя остановившимися глазами на Радузева.
«Когда, наконец, это кончится...» — подумал Радузев. Ему до того хотелось курить, что от чужого дыма тошнило.
— Итак, в декабре шестнадцатого года мы захватили вас в плен. Вы находились в офицерском лагере в Хемнице, а потом вас перебросили в Регенсбург. Вы видели когда-нибудь коменданта лагеря?
— Не помню.
— А вы узнали бы его, если б встретили?
— Не знаю.
— Взгляните внимательней на меня. Глядите внимательно, вот так: в анфас и в профиль. Ну?
Радузев не выдержал напряжения, потянулся за сигарой, но не взял.
— Теперь нам легче будет продолжать беседу. Итак, скажите мне со всею откровенностью, на которую я смею рассчитывать как начальник лагеря, из которого вы бежали, кто здесь оказывал сопротивление нашим войскам?
— Я лично не оказывал...
— Кто же оказывал?..
— Я почем знаю?
— Может быть, вы скажете, кто поджег имение графа Рокотова?
— Я не поджигал. Откуда мне знать!
— Может быть, вы скажете, кто обезоружил наш карательный отряд возле села Дубки?
Радузев удивленно посмотрел на майора.
— Наконец, может быть, вы скажете, кто тревожит округу? Кто пускает наши поезда под откосы?
— Нет! Нет! Я ничего не знаю. Довольно мучить меня!
Майор подошел и тряхнул его за руку.
— Итак, если вы ничего не знаете, я могу поделиться с вами. Это делает партизанский отряд, руководимый вашим благодетелем и другом детства!
Наступило продолжительное молчание.
— Вы с ним поддерживаете связь, господин инженер?
Радузев встал.
— Не торопитесь! Я не окончил беседу. Так невежливо и — против устава. Я старше вас чином!
Радузев был подавлен и не чувствовал даже той злости, которая вначале поддерживала его.
— Теперь извольте подписать акт.
— Какой акт?
— Этот.
Майор резким движением подсунул бумажку.
— Вот этот! Этот! — и ткнул пальцем в листок, исписанный синим карандашом.
— Я вам сказал, что знаю только русский язык.
— Отлично. Я переведу.
Майор перевел.
— Здесь тенденциозное освещение фактов.
— Вы подписываете акт, в котором все соответствует действительности, — майор протянул ручку.
Радузев отрицательно покачал головой.
— Вы можете меня арестовать, можете, если у вас на это есть право и основание, расстрелять меня, но подлости от меня не добьетесь!
Майор сжал пальцы, они сухо треснули.
— Не понимаю одного: почему вы, офицер русской армии и дворянин, так близко приняли к сердцу интересы большевика Лазаря Бляхера, организатора красных банд, от которых вас спасла только случайность?
Радузев задумался.
— Скажите, господин майор, был ли у вас друг детства?
— Это не имеет никакого отношения к делу.
— Могли бы вы подписать что-либо против человека, которого уважаете и в честность которого верите?
Майор потер руки.
— Не связаны ли вы, поручик, с этим большевиком? Не вы ли его агент?
— Считайте, что вам угодно.
— Хорошо. Мы этим займемся. Извольте в таком случае подписать эту бумажку.
— Что это?
— Подписка о невыезде.