— Еще два-три дня, и в дальний путь! — говорит Надя и вдруг вздыхает.
— Я слышал, что нас разбивать не будут, так, целой пачкой отправят на Урал, в Магнитогорск, — говорит Митя Шахов.
— Ну, а в случае чего, дадим, ребята, слово писать друг другу! И вообще... Условимся встретиться в определенное время в определенном месте всей нашей группой.
Митя уводит Надю в буфет. Здесь тоже много студентов. В открытые окна виден парк, слышно, как шумят деревья.
Надя отбрасывает со лба волосы и закалывает гребешком. У нее такие розовые щеки, что кажется, будто она только что пробудилась ото сна.
— Вы знаете, о чем я сейчас думала, ребятки? — она оглядывается. Незнакомые, не металлурги. Но сейчас все знакомые. Праздник. Студенческий праздник!
— Пробирочки? — спрашивает их Надя. — Химики?
— Не угадали. Строители!
— Не похоже...
Она поворачивается к Мите, но говорит так, чтобы ее слышали соседи, устроившиеся за соседним столиком.
— Я вот вчера смотрела на карту Союза. Как хочется побывать всюду... И там не бывала, и там. Какое большое у нас государство!
— Открытие Америки! — замечают громко строители.
— Я не с вами! — обижается Надя. — И нечего встревать в чужой разговор, как у нас говорят на Чечелевке. Митя, ты слышишь?
— Слышу...
— Я думаю, что когда мы немного отстроимся, каждому советскому гражданину скажут: поезжай, пожалуйста, посмотри, как живут люди, что сделано за годы советской власти. А вообще, было бы хорошо, чтоб при окончании средней школы группа совершала поездку по республике, а по окончании вуза — по Советскому Союзу. Это как бы аттестат на впечатления. Как вы думаете, ребята, это будет?
— Обязательно будет! — соглашаются строители. — Нам предстоит освоение новых районов. Какая романтическая перспектива... Сибирь... Этому краю сейчас — все внимание. Третья металлургическая база...
— Вообще, товарищи, так жить хочется, что я готова, как амеба, разделиться пополам и еще раз пополам! — признается Надя. Она чувствует, с опозданием, правда, что фраза глупа, смешна, но в то же время до чего верно выражает ее теперешнее состояние.
Разговор становится общим.
— Надо готовить инженеров с более широким техническим горизонтом! — заявляет Митя Шахов. — При нехватке специалистов это особенно важно.
— Товарищи, — перебивает их дежурный, — кончайте дискуссию, переходите в зал.
Студенты умолкают.
— Там жарко...
— И там скучно...
Надя, Митя, студенты-строители перекочевывают в зал.
— Вот... в пятом ряду... шестое место... бывшая жена бывшего профессора Штрикера... — шепчет кто-то в соседней ложе.
Анна Петровна, как бы чувствуя, что о ней говорят, оборачивается.
«Как она хороша!» — думает Митя Шахов. Он знал, что Анна Петровна ушла от Штрикера, переехала на другую квартиру; она поступила на работу в библиотеку института, он несколько раз видел ее за абонементным столиком и в коридоре института. Ей было тяжело, и Митя понимал ее настроение.
Затянувшаяся официальная часть, наконец, окончена.
В перерыве перед началом концерта доцент Корнилов, элегантный молодой человек, одетый с иголочки, подошел к Мите и, взяв его под руку, сказал:
— Я вас ищу. Вас желает видеть одна дама.
Сердце подсказало Мите сразу, кто эта дама...
В этот вечер, перед поднятием занавеса, освещенного снизу светом рампы, состоялось, наконец, знакомство.
Зачем? Митя не знал. Но этого сейчас хотела Анна Петровна.
После концерта студенты выходят на лестницу. В дверях — ночь. Горят фонари. Лунно. Пахнет раскрывшейся на ночь матиолой. Над заводом имени Петровского зарево. Молодые инженеры некоторое время любуются зрелищем, красотой своей приближающимся, пожалуй, только к северному сиянию.
— Чугун! Выдают чугун!
Слышны гудки, вступает новая смена. Против кинотеатра «Рот фронт» останавливается первый номер трамвая. Надя Коханец и Волощук едут молча. Вот и Потемкинский парк. Ночь. Последние ночи в городе. Последние дни вместе.
Ветерок причесывает деревья, шумят листья. Шумит вода, разбиваясь о каменные подводные гряды. По густо-темной поверхности реки вытягивается угол серебристых, все удлиняющихся струй: таким углом летит стая журавлей. Ярко горят огни дальнего берега, огни на Богомоловском острове, огни на рейдовых лодках.
Надя и Борис стоят на лестнице в парке. Луна как бы состругивает с глади воды серебряные стружки; вся середина Днепра в блестках. Вокруг зелено, светло.
Борис ждет, что Надя скажет что-нибудь о сегодняшнем его выступлении. Ему кажется, что сегодня он выступал как никогда: такой был подъем, так легко давалась каждая фраза, так хорошо звучал голос. Но Надя молчит.
...Переулки, улицы, круги света на земле, Сокольники — все встает вновь. Надежда мысленно пробегает письмо, посланное Николаю Журбе. Прощальное письмо... Кажется, ничего не было. Ну, встретились, побродили до утра по Москве. И еще потом несколько раз встретились, сидели в кино рядышком, но так тяжело было расставаться. И потом в дороге и здесь, в Днепропетровске, — только о нем...
Была надежда на встречу. А вчера, когда стало известно, что группу отправляют на Магнитку, потускнела ее жизнь...
Еще немного, и она расскажет Борису. Так хочется кому-нибудь рассказать о встрече с Николаем, о своей грусти. Кажется, только об этом и говорила бы.
Но Борис занят собой.
Семь часов утра. Надо вставать, а не хочется.
Волощук косит из-под простыни припухшим глазом, В постели — Митя Шахов. Борис вскакивает первый. Простыня в сторону. И как в прорубь! Раз-два! Огромные кулачища его месят воздух. Потом Борис стягивает простыню с Мити.
— Ночи бессонные... Ночи безумные... Где валандался вчера?
В умывальной студенческого общежития штопорными струйками высверливается из кранов вода. Скрипят под ладонями шеи, обваливается на цемент густой мыльный комок.
Потом столовая: надо немного постоять у кассы, наскоро похлебать за столиком или на подоконнике.
Но после выпуска не до дач. И у Транспортного, и на Лагерной у Металлургического, и на Октябрьской площади у Горного, толпятся студенты в деканатах и в бухгалтериях.
И там вдруг, в последний момент выяснилось, что каждому предоставлена возможность выбрать одну из трех точек: Днепродзержинск, Магнитострой, Тайгастрой.
— Куда ехать? — спрашивали друг друга молодые инженеры.
— Днепродзержинск? Что называется, в хату, на печку. Нет, на печку рано. К старости разве, а теперь...
Одна точка для большинства отпала сразу.
— На Магнитку или на Тайгастрой?
— Ты куда? —спросил Митя Надю.
— На Тайгастрой, конечно!
Такой радостной, такой счастливой Митя никогда не видел Надю.
— Что с тобой?
— Ах, Митька, ты не знаешь... Я так счастлива... Судьба все-таки есть! Есть!
— Ты с ума сошла!
— Сошла...
В тайгу сразу же собралась большая группа металлургов, путейцев, строителей.
В полдень Митя отправился к Днепру прощаться. Он лег на спину и смотрел, как плыли облака. День выдался жаркий, ничто не отвлекало, он смотрел в небо и отдавался мыслям о себе, о будущем.
В двадцатом году он, единственный, сын, ушел из семьи. С тех пор пролегла большая дорога, и к прошлому он не любил возвращаться даже в воспоминаниях. Все, что приобрел за годы самостоятельной жизни, стало тем единственно существенным, с чем ему не стыдно было идти вперед вместе с новыми друзьями, с чем не стыдно было жить. Он шел, не как вор, не с оглядкой по сторонам, а как равный среди равных, как боец среди бойцов, неся одинаково наряды и не уклоняясь ни от чего в своей фронтовой службе. И это приносило сознание полноценности, сообщало уверенность поступкам. Он инженер. Человек с общественным положением. Специалист. Человек, которому обеспечено все для работы, для личной жизни.
В девятнадцатом году ему было шестнадцать. Его повезли на юг. С большими трудностями семья добралась до Николаева. В январе двадцатого отцу удалось устроиться на каком-то транспортном судне. Митя решил, что сбежит, хотя не знал, как это произойдет. И что он будет делать, когда останется один.