Поначалу мне кажется, что он имеет в виду мой синяк. Прижимаю ладонь к щеке, но дед смотрит на велосипед.
— В таком виде на нем не покатаешься.
Он качает головой, изучая гнутое колесо. Потом поднимает глаза и меняется в лице.
— Что стряслось? — Дед берет меня за подбородок, поворачивая к себе подбитой щекой. — Подрался?
— Видели бы вы его соперника, герр Брандт, — говорит Лиза.
— Я не виноват. — Рассказываю все, что случилось, кроме подробностей про фрау Шмидт и «Пиратов эдельвейса». И про Вольфа молчу. По моей версии, мы просто сбежали.
— Ну, не самый плохой вариант. Бег — лучшее боевое искусство. А кулаками пусть машут те мальчишки, кто не может работать головой, — говорит дед.
— Ты же был боксером.
— Это спорт. В нем есть правила. Это не уличная драка. Ладно, тебе надо привести себя в порядок, а с учетом того, что Стефан ушел гулять с друзьями, а мама с бабушкой в гостях у фрау Дасслер, похоже, отмывать тебя предстоит мне.
— Я могу помочь, — предлагает Лиза.
— А вас, юная леди, ждут дома к обеду. Может, на сегодня приключений достаточно?
— А что с великом? Можно починить? — спрашиваю.
Дед смотрит на гнутое колесо и тяжко вздыхает:
— Боюсь, едва ли. Колесо надо менять, а где его сейчас найдешь?
— В подвале есть, я видел во время налета.
Дед что-то прикидывает в голове.
— Слушай, а ведь ты прав. Там должен быть велосипед целиком. Я катался на нем в твоем возрасте. Достанем, но сперва отмоем тебя.
— Хорошо, только сделаю одно дело. — Прохожу мимо деда.
— Какое такое дело? — спрашивает он.
— Да так. Пока, увидимся, — машу я Лизе рукой и бегу через сад к крыльцу.
Промчавшись по коридору, залетаю к себе в спальню, закрываю дверь и ищу укромное место, где можно спрятать листовку. Под матрасом — слишком очевидно. В ботинок? Или за шкаф? Или под подушку?
Пока я выбираю тайник, в голове появляется призрачный голос.
Выкини ее.
Лезу в карман и трогаю сложенную бумажку.
Выкини ее.
Не выкину, оставлю. Даже не из-за содержания, а потому, что мне дала ее Лиза. Взять и выкинуть листовку, которую подруга берегла специально для меня? Разве так можно?
Выкини ее.
Достаю бумажку из кармана. Передо мной комод, где мы со Стефаном храним белье и скудные пожитки, которые привезли с собой. Над ним висит на гвоздике зеркало. Оттуда смотрит на меня отражение, бледное, с наливающимся синяком под глазом. Касаюсь красной, воспаленной кожи и вздрагиваю.
Папа смотрит на меня с фотографии.
— Куда спрятать листовку? — спрашиваю я у него.
И словно он мне ответил, я вижу идеальный тайник прямо рядом с ним. На комоде стоят книги. Я выстроил их по размеру, поменьше — слева, самые большие — справа.
Отодвигаю папину фотографию, свой серебряный значок, и достаю одну из книг. С обложки на меня сурово смотрит фюрер, а на алом флаге вьются белые буквы: «Майн кампф».
Я умолял родителей купить мне книгу фюрера, но они заявили, что я не смогу ее читать. Пришлось накопить самому, выполняя мелкие поручения для соседей. Как я гордился, когда шел из магазина. Но мама с папой оказались правы. Я не смог ее читать. Книга оказалась слишком сложной. И скучной.
У фюрера на обложке черные блестящие волосы и аккуратные усики. В темных глазах читается упрек. Будто он меня видит. Даже если он не прав, затеяв эту войну, он смотрит через фотографию прямо ко мне в комнату, и видит, как я стою перед его нечитаной книгой с листовкой, сброшенной с английского бомбардировщика.
— Ой, замолкни, — шепчу я. Потом разворачиваю листовку и прикладываю к обложке, чтобы оценить новый образ фюрера.
В ярком свете, льющемся из окна, проще разглядеть гору трупов у ног Гитлера. Солдат на переднем плане лежит лицом ко мне. Рот распахнут в немом крике. Глаза его мертвы. Тело скручено, пулемет вывалился из рук и лежит рядом.
Он похож на папу. Художник мог рисовать его с моего отца. Лишь встряхнув голову и протерев глаза, я приглядываюсь и понимаю, что это не папа. Это безымянный солдат, лежащий замертво у ног фюрера.
Гитлер убивает ваших отцов.
Долго изучаю этот рисунок. Он словно засасывает меня. Ноздри чуют пороховой дым, густыми облаками висящий над полем боя. Кожа ощущает жар пламени. В ушах стоит грохот танков и крики умирающих. Это не славная битва, о которых нам рассказывали, это жуткий, жуткий кошмар бессмысленной смерти.
— Карл?
Голос вырывает меня из пучины мыслей.
— Карл?
Лишь услышав, что дед поднимается по ступенькам, нахожу в себе силы выбросить эти видения из головы.