Спустя некоторое время в замке щелкает ключ, и входная дверь распахивается, впуская домой поток холодного воздуха.
Мы с бабушкой выбегаем в коридор. Там стоит мама. Не в силах удержаться, бросаюсь к ней и обнимаю.
Кожа у нее бледная, на голове намотана целая простыня бинтов. Мама похожа на раненого солдата. С лица кровь отмыли, но на руках остались ржавые пятна. Ночнушка спереди — одна большая черная корка. Едва ли удастся ее отстирать.
Мама тоже обнимает меня. Так и стоим.
— Отпусти маму, пока она снова не упала, — просит Ба.
Усадив маму, дед рассказывает, как по дороге из больницы они заехали в штаб гестапо. Он хотел сперва завести маму домой, но та настаивала.
— Естественно, я настаивала. Мне надо знать, где мой сын. Заодно пусть все видят, как обошелся со мной этот человек.
— Он там, в штабе? — спрашиваю, отгоняя прочь мысли о герре Финкеле и папе Лизы. Вспоминаю здание штаба, и мне делается дурно. Я боюсь за брата.
— Там, — говорит дед.
— Точно?
— Куда уж точнее. Правда, увидеть его нам не дали. Говорить с нами никто не стал, но при нас туда приволокли еще двоих, мальчика и девочку.
— Знаешь их? — спрашиваю у деда, переживая, что сцапали Яну.
— Да я их толком не разглядел, — отвечает он.
— Откуда они узнали? — гитлерюгендовцы точно не могли опознать нас. Было слишком темно. — Как они вышли на Стефана? Кто им сказал?
Дед подозрительно смотрит на меня. Он молчит, но я знаю, о чем он думает.
— Нет, — говорит ему Ба. — У нас был серьезный разговор. Это не Карл.
— Хорошо, — выдохнув, кивает дед. — Отлично. Скорее всего, Стефана будут запугивать, а потом отпустят домой. Утром он будет здесь.
— Ты правда так думаешь? — спрашиваю.
— Конечно, — отвечает дед, только, судя по голосу, сам он в это не верит.
Беспомощные
Из-за тревог и страха никто не может уснуть. Ближе к утру заползаю к маме в кровать. Она гладит меня по волосам, мы молча лежим, погрузившись в печальные мысли. У меня из головы не идет штаб гестапо — серое здание на берегу реки. Перед глазами стоит ухмылка Вольфа и брат, которого затаскивают туда, швыряют в сырой темный подвал, и с лязгом захлопывается дверь.
Поутру первым делом дед с мамой едут выяснять, что со Стефаном. После всего, что я успел навоображать, до самого их возвращения бегаю из угла в угол. Наконец дед влетает в кухню, на ходу срывая с рубашки значок НСДАП.
— Варвары! — ругается он, швыряя значок на стол.
— Что случилось? — спрашивает Ба.
— Ничего нам не сказали. Будто мы говорим на разных языках.
— Вообще ничего? — переспрашивает бабушка.
— Вообще ничего. — Мама садится на стул и берет значок деда. — Надень обратно. Я устала терять членов семьи.
Взрослые обсуждают ситуацию по кругу, пока им не надоедает повторять одно и то же. Тогда все идут заниматься повседневными делами, но в доме стоит жуткое напряжение. Будто мы сидим на бомбе, и она может в любую минуту рвануть. Нам хочется знать, как дела у Стефана, но в то же время мы боимся правды.
Поднимаюсь к себе в спальню. Фюрер строго смотрит на меня с обложки «Майн кампф», лежащей на комоде.
— Это все ты виноват, — говорю.
Фюрер молчит. Его взгляд пронзает меня, будто Гитлер собственной персоной явился в комнате.
— Ненавижу тебя. — Переворачиваю книгу фюрером вниз. — Ненавижу тебя.
Снизу доносится бормотание голосов, шум домашних дел, мои готовят обед, но тут хлопает входная дверь. Выглядываю в окошко. Дед идет по улице. Наверное, снова отправился в штаб, вдруг на этот раз получится что-то выяснить.
Смотрю на дом Лизы. Хорошо бы она пришла ко мне. Я помахал ей, когда она шла в школу, а теперь придется мучительно ждать, пока она будет возвращаться. Я бы вышел на улицу, но не готов бродить в одиночестве. Мне надо рассказать ей обо всем, что случилось. Мы познакомились совсем недавно, но кажется, что Лиза — единственный человек, с кем можно поделиться.
После школы Лиза идет прямиком ко мне. Я весь день просидел дома, думая обо всем, что стряслось с мамой и Стефаном, и о вчерашнем разговоре с бабушкой, так что идея прокатиться на велике за город приводит меня в восторг.
— В школе ходят всякие слухи, — говорит Лиза, накручивая педали. — Говорят, вчера кого-то забрали в гестапо. За что именно, неизвестно. Вроде их поймали на помощи беглому узнику, а Илсе говорит, они…
— Забрали Стефана, — взрываюсь словами я. — Стефана и Яну. Они с другими ребятами раскладывали листовки по почтовым ящикам. Те самые листовки, сброшенные самолетами.