Погода стоит, прямо скажем, не лучшая для этого времени года, вы согласны? „Лицо — лицо и на гинее. Вот сердце — то совсем другое“.
Верьте мне. Искренне ваш Уильям Шекспир (для вас просто Билл)».
Пенни вчитывалась и вчитывалась в письмо, пока не пришел Бранч с чаем. Как ни терзало ее любопытство, она все же промедлила не меньше получаса, прежде чем послала за Лаггом. Полковник Гирт никогда не пил чай, и она все еще оставалась одна, когда дверь открылась и вошел мистер Лагг, альтер эго мистера Кемпиона.
Великан трепетал в старинной гостиной, в которой шел так, словно пол вот-вот провалится под ним.
— Я вас слушаю, мисс, — с опаской проговорил он.
Пенни молча подала ему конверт, который он торопливо схватил, забыв обо всех наставлениях Бранча, тотчас разорвал и стал читать письмо, поднеся близко к глазам.
— Ну вот! Я же говорил! Опять я оказался прав. Такой уж он упрямый.
Вспомнив о Пенни, он смутился и хотел было бежать прочь, но она остановила его.
— Я тоже получила письмо от мистера Кемпиона, в котором он просит меня передать вам еще и это. — Она подала ему шелковый кошелек — Он также написал, что вы дадите мне прочитать свое письмо.
Лагг помедлил в нерешительности, а потом протянул ей письмо, радуясь, что ему есть, с кем обменяться мнениями.
— Держите, — сказал он, напрочь забыв о приличных манерах. — Сами сейчас поймете, что он за фрукт.
Пенни стала читать.
«Дурак и кретин. Надеюсь, ты получишь письмо в запечатанном конверте. Впрочем, это все равно. Приходится прибегать к трюку Морана. Если не вернусь завтра утром, пусть кто-нибудь отнесет миссис Саре в Хиронхоу-хит волосы из бороды пророка. И не впадай в истерику. Не дай Бог, случится худшее, не трепи мое имя понапрасну. Пусть Сезам остается открытым для Сары и ее птенцов. Твой, но недовольный».
— Что это значит?
— Спросите, что полегче. Сбежать так… Он знал, что я его не пущу. А теперь все. Пойду читать объявления о приеме на работу. Он не оставил мне даже зацепки. Черт, ну и положение!
— А что такое трюк Морана? — теряя терпение, спросила Пенни.
— А, глупости. Мы тогда работали против некоего Морана, кстати, убийцы. У нас ничего не получалось, и этот… Ну, пошел прямо к нему домой. Мол, иначе он не узнает его тайны. Когда я его вытащил, то сказал ему: «Любопытство тебя погубит, приятель. Очень тебе будет приятно, если ты получишь доказательства, а сам отправишься на тот свет?»
Пенни вскочила.
— Значит, он его знает?
— Конечно, знает. Знал, верно, еще с колыбели. По крайней мере, он так вам скажет. Но мы-то не знаем. Если я и теперь вытащу его живым, мне пора будет добиваться ордена.
— Если чаша у Валя, зачем ему куда-то ехать? — ничего не понимая, жалобно проговорила Пенни.
Лагг прищурился.
— Он знает, мисс, а мы не знаем, потому что мы многого не знаем. И остается нам исполнять его приказания и надеяться на лучшее. Скажу вам так. Сегодня я получу мою счастливую фасолину, будь я проклят.
Пенни еще раз перечитала письмо.
— А кто такая миссис Сара?
— Мать всех цыган, — недовольно проговорил мистер Лагг. — С ним всегда или аристократы, или бродяги, а мне и те, и другие надоели, уж простите меня, мисс.
— Завтра мы отправимся туда вместе. Хиронхоу-хит в пяти милях отсюда. У миссис Шэннон там конюшни. Поедем на машине.
Лагг наморщил лоб.
— Миссис Шэннон? Та, что приходила сюда на другой день после смерти вашей тети? С громким голосом?
— Правильно, — улыбнулась Пенни, хотя ей было не до улыбок.
Лагг присвистнул.
— Ненавижу женщин, особенно когда они вмешиваются в мужские дела
Глава двадцать первая
Желтые кибитки
Хиронхоу-хит, довольно широкая полоса ничейной земли между Ипсвич-роуд с одной стороны и Хиронхоу-крик— с другой, оказалась довольно густо засаженной колючими кустами, которые на другое утро после отъезда мистера Кемпиона весьма замедляли продвижение вперед двухместного автомобиля с сидевшими в нем мисс Пенни и мистером Лаггом. Солнце жгло немилосердно, и над пустошью висело серое марево, в котором все же были отлично видны красные конюшни миссис Шэннон. На три мили в округе других зданий не было.
Цыганский табор расположился тоже подальше от людского глаза, но в северной части пустоши на берегу чистой речки.