9
Лейден, 1646 год
Йоханнеса будят крики. Голоса проносятся по второму этажу вместе со сквозняком, слов не разобрать, как не разобрать и того, кто кричит. Мальчик откидывает простыни, напряженно прислушивается. Рискуя получить взбучку, он выскальзывает из спальни и крадется на лестничную площадку.
Осторожно выглядывает между стойками перил. Голоса принадлежат его родителям. Мать стоит на коленях и молит отца о прощении. Она заклинает дать Йоханнесу свободу. Предлагает себя взамен.
Отец отказывается. Он узнал их тайну. Дорога к католическому молельному дому оказалась не такой пустой, как они думали. Юдит их выследила.
Мать умоляет отца. Она выполнила свое обещание. Йоханнес не принял католических таинств, он по-прежнему незапятнанный кальвинист.
Отец говорит хлестко, словно бьет кнутом.
— Как я могу оставить Йоханнеса на твоем попечении? Единственного ребенка, ниспосланного нам Всевышним, чтобы мы подготовили его к иному миру?
Материнская снисходительность к играм Йоханнеса, ее тихая любовь казались безобидной неосмотрительностью, но теперь-то отец понимает — ее совершенно не заботит душа ребенка. Нет, Йоханнес больше не останется под ее присмотром.
В доме становится тихо, только воет за стеной зимний ветер.
— Куда он поедет? — шепчет мать.
— В мастерскую Николаса ван Маса.
— Он художник?
— Да, придворный портретист, безупречной веры.
Ступени скрипят, когда отец начинает подниматься по крутой лестнице. Йоханнес поспешно скрывается в спальне. Притворившись спящим, он чувствует, как его кровать прогнулась под тяжестью усевшегося с краю отца. Он пытается дышать ровно, но каждый его шумный выдох приподнимает локон волос. Отец убирает непослушный локон со лба сына, и тот впервые чувствует его прикосновение. Отец начинает объяснять, что Господь желает переменить судьбу его сына. Теперь Йоханнесу предстоит развивать свой талант, полученный в дар от Господа, он поступит в ученики к мастеру, которому покровительствует сам бургомистр и даже члены королевского семейства. Этот человек будет хорошим воспитателем, обещает отец и прикладывается к его личику щекой.
Юдит вручает ему последний сверток, и он перебирается на баркас. Отец закрепляет на палубе сундуки и приказывает отплыть. Лодочник разбивает длинным шестом сковавший судно лед и дает сигнал отчалить. Йоханнес оборачивается к дому, чтобы запечатлеть его в памяти, и видит мать в башенном окошке, она прикладывает к глазам носовой платок. Видя, что у Йоханнеса начинают дрожать губы, отец запрещает ему плакать и напоминает, что это испытание его веры.
Мальчик представляет проплывающие мимо берега в виде пейзажей на полотне. Здания из красного кирпича с оранжевыми черепичными крышами отражаются в зеркальной глади воды. Облака: лазоревые, синевато-серые и коричневато-желтые — придают живость скучному небу цвета потемневшей оловянной кружки. Шпиль большой церкви, в которой они молятся с отцом, и высокие городские ворота отбрасывают в канал темные тени. Баркас должен проплыть по этой черной воде, прежде чем оказаться в открытых водах.
Неожиданный толчок, означавший конец путешествия, прерывает его мысли, в которых он пишет картины. Когда Йоханнес выбирается из лодки на пристань, то чувствует, что ноги промокли до лодыжек. Он смотрит вниз. Оказывается, лодка наполнилась ледяной водой. Так он и идет к новому мастеру, мокрый и замерзший.
10
Нью-Йорк, наши дни
Суббота началась как обычный будний день, Мара собралась идти на работу. Отличие от привычного ритуала было лишь в том, что она надела джинсы, свитер и ботинки, а не блузку, костюм и туфли на каблуках. По дороге в офис она не могла не обратить внимания на свой любимый книжный магазинчик, куда всегда заходила по субботам: книжки в витрине, казалось, так и заплясали, пытаясь попасться ей на глаза. Мара понимала, что сегодня следует пройти мимо, так как дела звали ее не менее громко, но она все равно толкнула дверь магазина.
Знакомые книжные развалы, толпа заядлых читателей успокоили ее тревогу. Она прямиком направилась к отделу книг по искусству и архитектуре, где стоило только открыть альбом, услышать тихий треск нового переплета, вдохнуть запах свежей краски — и ты уже на седьмом небе. Время текло здесь по-другому, и вскоре она вообще о нем позабыла.