Он посмотрел на меня с искренним сожалением и спросил:
— Вы джентльмен?
— В общественно полезном смысле да! — заявил я.
— В таком случае, — улыбнулся он, — неужели вам будет приятно, если я отрекусь от всего, что тут вам наговорил?
— Нет, — сознался я, — мне это будет неприятно.
— Вот видите, — сказал он, — я же вам говорю — пишите из истории.
Тогда я начал издалека.
— Вы производите впечатление образованного и начитанного человека.
Он учтиво поклонился, посулив мне своим поклоном некоторую надежду. Я продолжал:
— Вы помните стихи Назыма Хикмета «Если я гореть не буду, если ты…»
— Прекрасные стихи! — перебил он. — «Если я гореть не буду, если ты гореть не будешь, если он гореть не будет, кто же тогда ликвидирует отдельные недостатки?» Прекрасные стихи!
— Вот видите, — обрадовался я, — вы знаете их, помните, значит, они вам запали в душу!
— Разумеется!
— Тогда почему вы не следуете тому, что в них написано?!
— Друг мой, — сказал он с сожалением, — это ведь стихи, а не указания. Неужели вам не ясна разница между указаниями и стихами?
— Мне ясна! — вспылил я. — Мне все ясно! Такие, как вы, прикрывают безобразия! Вы своей страшной философией оберегаете отрицательных типов от справедливого разоблачения на пользу общества! Вы плохой гражданин! Извините за резкость…
— Нет, почему же, — успокоил меня он, — сколько угодно.
С этими словами он встал, закрыл дверь на задвижку, опустил штору и доверительно, подсев ко мне, заговорил шепотом в полумраке:
— Я мещанин, понимаете? То есть, проще говоря, филистер. Я думаю только о собственной шкуре.
— Ага! Попались! — закричал я и, вскочив, стал поднимать штору. Штору заело, она не поддавалась.
— Не ломайте имущество, — прошептал он, — сядьте, я еще не открылся вам до конца. Слушайте внимательно. Я отрицательный тип, уходящий в прошлое. Как раз на следующей остановке мне сходить. Напишите про меня фельетон. Искорените меня…
— Но как же я вас искореню, если вы не называете своей фамилии? — послушным шепотом возмутился я. — Дайте мне вашу фамилию, и я вас искореню… Честное слово… Вы джентльмен?
— Еще бы, — прошептал он.
— Тогда вы должны понять, — прошептал я, — в какое положение вы меня ставите… Мне же никто не поверит, что вы существуете и еще в некоторых случаях не изжиты…
Тогда он встал и спокойно поднял штору, которая почему-то поддалась.
— Я пошутил, — сказал он. — Я отрицательный тип, который еще и шутит. То есть абсолютная абракадабра. Адью, привет, покедова! Мне сходить.
И он взял свой портфель потому, что уже подъезжала к окну его остановка.
— Вы вульгарный реалист! — кричал я ему вслед, не находя других слов.
И я уехал вперед, а он остался на месте.
Вы же понимаете, дорогой читатель, что здесь я вывожу на чистую воду этого гражданского недомерка, этого немужественного мужчину, этого распоясавшегося циника, для которого нет ничего общественно святого. Позор ему!
А как его фамилия?
НЕПРИЛИЧНЫЙ ФЕЛЬЕТОН
Началось с лести:
— Слушайте, напишите фельетон о туалетах. Это же святое дело! Помните, Маяковский с гордостью заявил, что он-де ассенизатор и водовоз?..
Я сказал:
— Не льстите мне, я не ассенизатор. То есть, я хочу сказать, не водовоз. И потом, что я могу сказать об этой туманной материи? Как-то даже разговаривать на эту тему не принято. Как-то неловко. Как будто все люди как один закончили исключительно Смольный институт и, будучи барышнями, страшно краснеют от таких ужасных фактов, как тот, который вы изволили затронуть. К тому же с литературой по этому вопросу туго. Прямо не знаю, где черпать материал…
Редактор говорит:
— Это вы оставьте!.. По этому вопросу, где ни черпнешь, в обиде не останешься. А что касается литературы, так в ней тоже имеются отдельные доказательства в данном разрезе. Скажем, герой прошел в луга или при дороге устроился. А иные авторы даже воспевают подобное сближение с природными условиями. Почему-то им это очень нравится…
— Ну, — говорю, — это — дело жанра. О вкусах не спорят в данном случае. Тем более авторы стремятся воспевать жизнь как таковую. Если герой оказался при дороге, так, наверно, это дорога не простая, а столбовая. Опять же, если его в луга понесло, так, вероятно, в широкие бескрайние луга, согласно раздольям души. Я, например, данную романтику на Пицунде видел. Там, конечно, понастроили всяких санитарно-эпидемических чудес с кафелем, но, конечно, полноту души не учли. А полнота души зовет, конечно, к морю, к фанерным кабинкам для переодевания. Там человек, этот известный венец творения, устраивается, подобно буревестнику, без отрыва от свободной стихии.
Редактор возмущается:
— Это потому, что он свинья!
— Здрасьте, — говорю, — пожалуйста! Это вы напрасно. Упомянутое существо, — говорю, — не такое уж вольнолюбивое создание, чтобы себя не уважать. Мне, — говорю, — один знакомый зоотехник рассказывал, что фауна в этом отношении поотстала от человека разумного. Она свое место знает. Так что вы напрасно… Человек, конечно, превзошел весь растительный и животный мир, согласно эволюции. У него, — говорю, — душа есть. А душа требует гордого орлиного состояния. Чтобы человек был постоянно как бы выше природы.
Редактор говорит:
— Вы насчет «выше природы» не напирайте. Вы постарайтесь вставить человека обратно в природные рамки. Чтобы он не возносился над обстоятельствами, а соображал, в каком месте какое действие совершает. Вы узнаете, сколько у нас этих самых, стыдно сказать, на душу населения приходится, и покритикуйте соответствующие департаменты за их малочисленность.
— Чью, — говорю, — малочисленность? Департаментов или апартаментов? И потом, — говорю, — эти предметы нельзя на душу считать. Душа их не приемлет. Про душу мы уже с вами беседовали. Душе простор нужен, а вы ее норовите в кафельный чулан запихнуть…
Редактор говорит:
— Я на вас удивляюсь! Что же вам — противно, если человек проведет часть времени на основании науки и техники?
— Нет, — говорю, — пожалуйста. Могу позвонить.
И позвонил.
В один департамент позвонил, в другой, в одном городе, в другом…
— Сколько, — говорю, — у нас имеется посадочных мест по данному вопросу?
— А вам зачем?
— Вы что же, — говорю, — не знаете, зачем?
— Мы, — говорят, — этих сведений дать не можем.
— Государственная тайна?
— Тайна не тайна, а вопрос странный… Неужели вам не стыдно задавать такие вопросы? Вы невоспитанный человек!
Я говорю:
— Спасибо за моральные указания. Никакие вопросы задавать не стыдно. Бывает стыдно выслушивать ответы. Стыдно, — говорю, — горного орла из себя корчить, когда уже коровы пользуются канализацией.
— Что вы равняете! То несознательная корова, а то сознательный человек! Тоже сравнили!
И положил трубку.
Черт его знает, может быть, он и прав? Может, природа человека настолько изменилась под влиянием благоприятной среды, ч. то тяга к указанному предмету есть не что иное, как пережиток проклятого прошлого?
В одном поселке соорудили клуб. Весь поселок можно охватить кружковой работой этого клуба. А эти самые, стыдно сказать, не учли. Неудобно как-то перед лицом такого размаха строить мелкие кафельные чуланы. Ну подумайте сами: как их строить? Как ставить задачу? «До конца срока строительства клуба осталось 12 дней?» Хорошо? Прекрасно звучит! «До конца срока строительства этого самого, стыдно сказать, осталось 12 дней!» Что? Да кто вам позволит?! Это же неприлично! Не менять же в самом деле из-за этой блажи методы строительства!
Конечно, без кружковой работы человеку труба. Природа все-таки так его устроила, что он максимум два-три часа побегает и начинает срочно искать, в какой бы кружок поскорее записаться! Хоть в балетный, хоть в струнный, только бы не терпеть без охвата!