1
Осень 1779 года. Англия, графство Уинчестер
— Только одному человеку во всей округе подвластны такие бесчинства. — Мужчина наклонился к собеседнику ближе, а я прислушалась, стараясь не упустить ни слова. — Жестокому графу.
— Сэр, вы всерьез полагаете, что в этих слухах есть хоть капля истины? — Юноша перешел на шепот.
— Если бы это были слухи, мой друг… Очень скоро вы разберетесь в хитросплетениях хэмпширского общества, которое, уж поверьте, гораздо опаснее лондонского. Я лишь предлагаю вам совет. Остерегайтесь любых дел с жестоким графом Одерли.
Усталость вмиг схлынула, и я сжала края серебряного подноса крепче. Что за жестокий граф Одерли? Проклятье, почему я никогда о нем не слышала?!
Не находилась бы подле господ, непременно стукнула бы себя от досады по лбу. Нельзя упускать слухи, особенно о некоем опасном графе — они могут быть полезны для покровителя. К сожалению, волнение прислуге выказывать недопустимо, и я ограничилась лишь рассерженным вздохом, отчего приборы на подносе боязливо задребезжали, привлекая внимание полуночных гостей.
— Джесс, принеси еще чаю, будь так добра. — Просьба пожилого постояльца не дала предаться угрызениям совести, а учтивое обращение потушило недовольство. Редко кто запоминает имя прислуги. Мое вымышленное имя.
Легко поклонившись, я бросилась на кухню: чем скорее ворочусь, тем больше смогу подслушать.
Жестокий граф Одерли. Кто он? Почему опасен? Что за слухи?
Мысли неслись быстрее меня, летящей по коридорам гостевого дома. Почти все свечи уже погасили, но темнота не мешала — за четыре года я успела выучить каждый паркетный выступ и дверной откос, а потому даже без света обошла ржавый гвоздь, торчащий из кухонного порога.
Тусклый огарок озарял пышную фигурку Грейс, притаившуюся за башнями котелков и тарелок. С каким же аппетитным чавканьем она уплетала булочку с абрикосовым вареньем, как плескалось молоко в глиняной кружке! Я приблизилась к служанке крадущейся кошкой, желая припугнуть.
— Грейс! — она подпрыгнула и резко обернулась ко мне, едва не разлив молоко.
— Джесс, черт бы тебя побрал! Из ума выжила, пугать так?! Я уж подумала, Джон спустился запасы пересчитать — бита тогда была бы, ох и бита! — Грейс тяжело задышала, а я изо всех сил сдерживала смех, глядя на ее перепачканное вареньем лицо.
— А нечего по ночам за господами доедать!
— Ты смотри мне, не дури так больше! Иначе начну по углам от тебя шарахаться, как остальные, вот тогда и посмотрю, как ты испугаешься!
И вовсе не нужно мне внимание неотесанных слуг. Чтобы собирать слухи, мне и тебя достаточно.
Грейс — единственная из служанок, кто не кривился при виде меня, поэтому друзей выбирать не приходилось. Местные девушки невзлюбили не по справедливости, а из зависти — я не сама к Джону наниматься пришла, за меня покровитель просил. Оттого отношение ко мне было особое: работала я не наравне с остальными, а прислуживала ровно там, где могла пригодиться для своего настоящего дела. Не терла полы, не занималась стиркой, не утюжила простыни.
Если бы они знали, что не заносчивая служанка пред ними, но образованная баронесса, которая даже имени настоящего назвать не может… Сердца их наполнились бы жалостью, а не злобой.
Я невзначай откашлялась, доставая с полки банку с измельченными черными листьями.
Не нужно мне их сострадание — только сведения, а посему пора переходить к делу.
— Представляешь, сидят еще сегодняшние гости, чаю свежего просили. — Начала я. — А я и уйти не могу, покуда они в комнаты не отправятся. И не спится же людям!
— Что ж они там делают, в ночи-то, раз не пьют?
— Мне почем знать? Беседуют. Да о таком...
— О чем же? — Глаза служанки озорно блеснули.
— Страшные вещи они говорили, про… Как же его… Про некоего графа. Жестокого, кажется.
— Ах! То про милорда Одерли, поди! — Рука, сжимающая булочку, дернулась. — И что говорили?
— Что только он и способен на некие… Плохие вещи.
Я взглянула в румяное лицо Грейс, стараясь уловить в нем след осознания, но моей пытливости не требовалось — ужас и так блестел в ее глазах, озаряя кухню ярче любой свечи.
— Ах! Я так и знала, Джесс, я знала, что он как-то с этим связан! Ну, разве не помнишь, еще в том году на кухне шептались? Мол, что еще одна девчушка из его прислуги без языка осталась — это все его проделки! Больше некому! Да-да, так и болтают, что хэмпширский граф жесток и злобен, но что он языки слугам руками вырывает — этого все никак доказать не могут. Но я-то знаю, я чувствую!
Я фыркнула, не скрывая недоверия.
— Что за глупости, да разве ж кто способен на такое? Вырвать язык голыми руками?