— Мак?
— Да, миссис Клиффорд, цветы и семена мака во всех видах и проявлениях. Начинаю задыхаться. — Экономка вновь кивнула, задумавшись о чем-то своем.
— Умеешь ли писать, читать, считать? — Вынырнула она из размышлений через пару мгновений.
— Я хорошо считаю, могу делить и умножать до сотни. Читать и писать не умею.
Доверия к безграмотной прислуге больше. Не сможет прочесть письма.
— Сегодня займешься полами на втором этаже. От лестницы направо по коридору и все покои. Перестелешь спальни, вытрешь пыль в гостиных. Я проверю вечером. Платье подберешь в шкафу позади себя, позавтракаешь, и за работу. Но сначала несколько правил. — Ее тон пересчитал косточки моего позвоночника. — Твой внешний вид всегда должен быть безупречен — чист и опрятен. Опоздания недопустимы, так же как и отлынивание от работы или недостаточное ее выполнение. За такие проступки милорд Одерли жестоко наказывает. Распространение любых сведений о поместье за его пределами карается публичной поркой и увольнением. Это ясно?
— Конечно, миссис Клиффорд.
— Хорошо. Это все. И, Джесс… — Холодный взгляд скользнул от моих глаз вверх, ко лбу, и остановился там.
Понадобился миг, чтобы догадаться о причине ее недовольства и заправить рыжую кудряшку под чепец. Женщина кивнула, поджав губы, и с этим кивком тяжесть всех моих прошлых грехов будто бы свалилась с плеч.
— Благодарю, миссис Клиффорд.
Я услужливо поклонилась, когда она убирала все бумаги в ящик. Несколько секунд после того, как за ней закрылась дверь, я стояла посреди скромного кабинета и старалась заглушить бой испуганного сердца. Уложить мысли одну на другую.
Миссис Клиффорд опасна. В воспитательной комнате наверняка хранятся розги. Сегодня мне должно доказать, что я не изнеженная личная горничная, способная лишь готовить платья госпожи да набирать ей купель.
Я даже хуже. Я и есть та самая госпожа, которой всю жизнь заплетали волосы и помогали шнуровать корсеты, — мысль заставила поежиться.
Не время предаваться унынию. Время покопаться в твоем грязном белье, Констанция.
Я ринулась к столу и дернула ящик, но тот оказался заперт. Проклятье. Попробовав открыть еще пару раз, окончательно убедилась: провести обыск не получится. Придется раздобыть ключ позже, когда представится случай.
Что нужно прятать даже от служанки, которая не умеет читать?
***
Спустя часы усердной работы, коридору все еще не было конца. Колени начали ныть, спина — затекать от неудобной позы и холода. Глаза щипало от едкого запаха мыльного раствора. Не сдаваться и не отчаиваться. Я вернусь домой! — подумала я и, окунув щетку в ведро с водой, с новой силой принялась тереть дощечку за дощечкой, пока не увижу в каждом кусочке свое отражение.
Ради Джейн. Ради Жюли. Я погашу карточные долги отца и верну себе честное имя.
Движения щеткой становились все агрессивнее, будто я пыталась стереть с пола следы позорного прошлого. Неисправимую глупость. Презрительную ухмылку с губ Нордфолка, когда я бежала с ним, стереть его обман. Боль от отказа мачехи принять меня назад. Ни бедственное положение, ни отсутствие кровного родства, ни страх общественного порицания не должны были затмить глаза этой бездушной женщины, да сгорит она в аду!
Стереть, стереть, стереть!
И искупить вину перед Джейн. Из-за меня она пострадала. Я сбежала, когда возлюбленный сестры уже готов был делать предложение — сбежала с предателем, лжецом и последним мерзавцем, который не заслуживает ничего, кроме смерти.
И он умрет… Костьми лягу, но увижу, как его гроб опускают в сырую землю.
Тень позора, упавшую на семью Ле Клер, было стереть не так просто, как мыльную пену. Последнее письмо от Джейн я получила полтора года назад, после чего решила не подвергать ее опасности быть уличенной в связи с падшей сестрой. Ей нужно думать о своей репутации, раз прошлая помолвка со знатным лордом расстроилась. Не стоит ей вести переписку со мной. Тем более, много я рассказать не могу — только то, что я жива и здорова, при деле.
Милая, добрая, хорошая Джейн… прости меня. Ни за что не поставлю тебя под удар второй раз. Вернусь лишь после того, как буду признана вдовой.
Но для этого нужно хорошо постараться.
Я продолжала скрести полы, несмотря на ломоту в теле, пока не добралась до конца коридора. Придирчиво осмотрев результат работы, толкнула одну из шести дверей, ведущих в покои.
Передо мной предстала спальня в голубых тонах — роскошь темного дерева и невесомого шелка сплетались с золотой резьбой на мебели, поддерживались тяжеловесной вышивкой гардин. Одна эта комната была богаче всего нашего дома в Беркшире, и я с трудом удержалась, чтобы не присвистнуть в изумлении.