— Я согласна.
***
На подготовку к моему переводу ушла неделя, а на сборы потребовалось всего пятнадцать минут. Четыре года уместились в пятнадцать минут и небольшую дорожную сумку с двумя неприметными платьями, куском лавандового мыла и кошелями с деньгами.
Ленты для волос я оставила Грейс, а под подушку Энни сунула пару золотых монет, букварь и игрушку — деревянного пирата, купленного в соседней деревне. Я представила детский восторг, вспыхивающий на лице при виде подарка, и сердце сжалось от горечи разлуки. Будь умницей, Энни. Окинув крошечную комнату для прислуги последним взглядом, я подхватила сумку и спустилась в холл.
Мистер Холт уже ждал меня. Этот мужчина почтенного возраста производил впечатление гораздо более дружелюбное, нежели сэр Ридл, хотя и был выше ростом, а седую бровь рассекал белесый шрам. Быть может, то из-за открытого взгляда или из-за доброжелательной полуулыбки, что всегда цвела на его лице. А может, из-за того, что он всегда был почтителен ко мне.
Благодаря ему я освоила премудрости шпионского дела: он учил быть незаметной и тихой, вскрывать печати на письмах, а еще полировать зеркала и натирать столовое серебро, чтобы не вызвать подозрений. Он был терпелив и мягок, не забывал, что перед ним баронесса, терпел капризы и жалобы. Его полуулыбка расползлась на оба уголка губ, как только он увидел меня.
— Луиза. — Я присела в поклоне. — Если вы готовы, то можем отправляться незамедлительно. Экипаж готов.
— Сэр Ридл не присоединится к нам?
— К сожалению, его задерживают дела в другой части Англии. Пройдемте, я все расскажу. — Он принял из моих рук сумку и направился к выходу, а я не могла ступить и шага. После секундного замешательства все-таки решилась и порывисто обняла Джона.
— Пожалуйста, не ругайте Грейс за абрикосовые булочки, это ее любимые. И скажите Энни, чтобы продолжала заниматься чтением. Когда-нибудь я вернусь и обязательно все проверю. — Я торопливо вздохнула. — И я буду писать ей. Поэтому пусть учится усердно, чтобы суметь прочесть мои письма. Спасибо вам. Спасибо за все.
Кажется, старик так опешил, что не мог ни пошевелиться, ни вымолвить ответ. Я резко отстранилась и выбежала вслед за мистером Холтом, не оборачиваясь.
***
Внутри скромной кареты было темно и зябко, но все же лучше, чем трястись по промозглой осени в телеге. Да и страх перед будущим заботил больше холода, а потому, как только сопровождающий оказался напротив, я принялась сыпать его вопросами.
— Сэр Ридл передал подробные инструкции. — Рука, облаченная в черную перчатку, протянула несколько листов, исписанных знакомым косым почерком. Я приняла письмо покровителя и начала читать под мерные покачивания экипажа.
«Здравствуй, Луиза.
Путешествие в поместье Жестокого Графа займет не меньше дня, а потому будет время запомнить мои слова и подготовиться к тому, что может ожидать по прибытии в Дарктон Холл. Первое, и главное — никому не доверяй. Я навел справки о положении слуг в поместье, и, хоть они разнятся, а порой даже противоречат друг другу, есть основания полагать, что несколько слуг его сиятельства действительно лишились языка. А потому прошу тебя быть вдвойне осторожной и не болтать лишнего».
Я закатила глаза первому наставлению. Будто я сама не знаю, как важно соблюдать осторожность.
«Слухи о призраках в комментариях не нуждаются — это все россказни напуганной деревенщины, но, что стоит твоего внимания, так это побои, которыми славится граф. Делай работу, что тебе поручат, хорошо. Подружись с экономкой, какой бы чопорной и несправедливой она ни казалась. Попробуй найти к ней подход. Не жалуйся, не отлынивай от самой грязной работы, но не забывай, зачем на самом деле ты туда направляешься. На дальнейшее я хочу обратить твое особенное и пристальное внимание.
Генри Одерли перенял дела покойного отца шесть лет назад, и действовал в соответствии с его благородной волей — заботился о поместье, налаживал связи, торговля тканями из Индии процветала. Но спустя пару лет все резко изменилось. Дарктон Холл закрыл двери для высшего общества и празднеств. Слуги бежали, не говоря о причинах. Лондонские модистки перед самым сезоном остались без тканей и были вынуждены искать себе других поставщиков. О причинах столь неожиданной перемены мы можем лишь догадываться: граф перестал наносить визиты, только редкие письма нескольким приближенным освежали его имя в памяти лондонской знати.
Граф словно испарился. Два долгих года он не покидал поместье — а если и покидал, то, во всяком случае, достоверных сведений об этом нет, и сменил прислугу. Говаривали, он тяжело болел. Или что пребывал в глубочайшем трауре по покойному отцу. Все были потрясены. Именно в это время поползли сплетни о причастности графа к хэмпширским убийствам и жестоком обращении к прислуге».