Последняя часть пути прошла в заучивании, уютных беседах с мистером Холтом о Хэмпшире, обсуждении погоды и разглядывании плачущих осенних пейзажей. Когда до поместья оставались считанные мили, наступила полночь, и воображение начало рисовать страшные картины в тенях мелькавших деревьев, а бледная луна — зловеще поблескивать на мокрых листьях.
— Пожалуйста, не волнуйтесь, — тепло сказал мистер Холт.
Я улыбнулась в благодарность за поддержку, но глаз не подняла. Прекратился чавкающий стук копыт, остановилось убаюкивающее покачивание. Мои ноги будто пронзили тысячи иголочек, намертво пришили к полу.
— Пора, Луиза.
Думай о сестрах. Думай о Джейн, читающей вслух отрывки из любимых романов. О Жюли, играющей на фортепиано. О покойных родителях, которые желали бы твоего возвращения. Это все ради них и себя. Чтобы вернуться.
Я распахнула глаза и увидела, как следы от ногтей раскраснелись на ладонях уродливыми полумесяцами. Проклятье. Пришлось вновь глубоко вздохнуть и лишь затем выйти из кареты в промозглую, сырую ночь - она встретила пронизывающим ветром и светом всевидящей луны. Под ним мистер Холт передал мне сумку, платье, рекомендательные бумаги, а письмо сэра Ридла оставить не позволил. Его рукопожатие с пожеланиями удачи были исполнены такой щемящей грусти, словно он отправляет меня в мир иной, и этот бережный жест – единственное утешение перед вечной разлукой. Стараясь отбросить подобные мысли, я направилась к массивным кованым воротам, за которыми возвышалось поместье Дарктон Холл.
Здравствуй, новый дом, — подумала я и решительно толкнула калитку.
3
Шпили протыкали тяжелую тучу, чернеющую прямо над домом жестокого графа. Я засеменила к входу, натягивая шляпу до самого носа, но обогнать дождь не удалось — он разрыдался крупными каплями, и чувство липкого страха пропитывало одежду вместе с ними. Я вздрогнула, когда черное небо разрезал раскат грома.
Не очень-то приветливо ты встречаешь меня, Дарктон Холл. Но этого недостаточно, чтобы напугать.
Вторя это словно молитву, я бросилась бежать, подгоняемая ледяными пальцами ветра. Мощеная дорога сменилась песочной насыпью, а затем глиняной тропой – вязкой и размытой, и я поспешила обрушить кулак на первую же дверь, из-под которой сочился свет. Открыли не сразу.
Сероглазая девушка с едва скрываемым ужасом окинула меня взглядом с ног до головы. Огонек свечи в ее руке поежился под дуновением.
— Простите за столь поздний визит. Меня зовут Джесс, я прибыла на место служанки его сиятельства. — Тепло, обдающее мокрое тело, тянуло за собой внутрь.
— Господь всемилостивый, умеешь же напугать! Я уж думала, призраки все же явились по наши души! — воскликнула незнакомка. — Чего стоишь? А ну, заходи, а то ведь вымокла до нитки, так и захворать недолго! — Крепкая рука затащила меня внутрь и захлопнула дверь.
Жар печи сразу же обнял озябшие плечи, и я вдохнула полной грудью, пытаясь унять дрожь.
Я оказалась на кухне. Разделенная столом посередине, огромная комната пухла от обилия чанов и сотейников, чайников, противней и блюд. Сверкали чистотой аккуратные ряды посуды, и даже на столе не было ни крошки — я невольно вспомнила гостевой дом, где беспорядок был почти необходимостью для работы кухарок. Печь, видимо, затопленная до ужина, все еще отдавала ласковое тепло и ржаной запах.
— На, пей скорее! — Девушка с румяными щеками протянула дымящуюся кружку. Я сделала несколько жадных, обжигающих глотков, как только опустилась на стул ближе к печи. — Как, говоришь, тебя звать?
— Джесс, — назвала придуманное имя без тени сомнения, удивляясь, насколько тонким и безжизненным прозвучал голос. Да и выглядела я, пожалуй, жалко: насквозь промокшее платье, испачканное грязью до самых колен, прилипшие ко лбу волосы, раскрасневшееся от бега лицо.
— Я — Бекки, служанка. Стало быть, будем вместе работать, верно я говорю? Славно! А то давно пора новую прислугу нанять, да миссис Клиффорд от каждого нос воротит, мол, не годится. Будто многие у графа служить хотят! Не выбирать надо, а с распростертыми объятиями каждого принимать!
— Правда? Моей госпоже миссис Клиффорд показалась довольно милой в переписке, — соврала я.
— То в переписке. В жизни она суровая, своенравная женщина, да ведь и похуже видали, верно я говорю? Ты к нам откуда? У кого служила?
— У госпожи Уиллоби, — без запинки ответила я. — Была личной горничной вдовствующей леди. К сожалению, она захворала и была вынуждена переехать к своему сыну в Йоркшир, тот пожелал о ней заботиться. Хотела взять и меня с собой, да только… — Я потупила глаза, планируя, как вывести Бекки на разговор. — Не захотела. Говаривают, сын ее — суровый помещик, и нести службу у него ох как тяжко.