— Не могу… — хрип вырвался из ее пересохших губ, звук скрежета камней. Каждый слог давался мукой. — Справиться… Не хватает… сил…
Рука дрогнула. Пальцы разжались. Из ослабевшей ладони выпал амулет — та самая капля хрусталя, в которой когда-то мерцал целый микромир. Он не упал на запыленный паркет. Завис в воздухе на мгновение, затрепетал. И взорвался ослепительной вспышкой, не огня, а сжатого времени и дерзкой магии. Когда свет схлынул, на месте амулета висел Золотой Маховик Времени.
Он был жутко прекрасен. Тончайшие спицы из мерцающего, словно жидкое солнце, металла сходились к оси, напоминавшей горлышко изящной вазы. Внутри вращающейся конструкции, за хрустальными стенками невероятной прочности, медленно, неумолимо пересыпался голубой песок. Каждая песчинка светилась холодным внутренним светом, как крошечная звезда. Висел в воздухе. С каждой пересыпавшейся песчинкой, с каждым едва слышным тик-тик его механизма, из трещин вырывались новые снопы искр, а темные реки под кожей бурлили яростнее. Девушка съеживалась, будто от удара, новый виток кашля вырвал из ее горла горсть черных, дымящихся лепестков. Маховик сиял ярче.
Это была плата. Плата за дерзость. За ломку незыблемых законов. За переходы не просто сквозь годы, а сквозь саму ткань реальностей. За желание вырвать друзей из когтей иной судьбы, иной гибели. Могучий и беспощадный Хронос, бог, для которого время было не рекой, а океаном, где тонули целые миры, не прощал таких оскорблений. Не просто требовал энергию. Выскребал ее из самого естества Агаты, капля за каплей, болью за болью, жизненной силой за силой. Каждый поворот Маховика, каждый переход — это был кусок ее души, плоти, бытия, отданный в жертву жестокому божеству хроноса. Агата знала истину, страшную и единственную: в той реальности, откуда пришла, друзья все уже погибли. И ради шанса, одного хрупкого шанса увидеть их живыми здесь, готова была позволить Времени выскоблить себя до последней капли. Ценой чего угодно. Даже если "что угодно" — это ее медленное, мучительное стирание из всех реальностей.
Кларисс замерла в шаге от Агаты. Пальцы все еще сжимали Золотой Маховик. Холод металла прожигал кожу, а внутреннее свечение голубого песка бросало мертвенные блики на ее лицо. Учебные иллюстрации всплывали в памяти: «Артефакт Пересечения Реальностей. Категория Апокалиптик. Питается жизненными ветвями носителя». Но картинки были мертвы. Здесь же пульсировала живая трагедия.
Агата стояла, закованная в собственное разрушение. Трещины глубже, чем венецианские каналы, бороздили тело. Сквозь них лился багровый ад — сплетение света и тьмы, пожирающих друг друга. Кожа вокруг ран стала пепельно-серой, сухой, как пергамент вековой давности. Когда она подняла руку, стряхивая пепел с локтя, Кларисс увидела пустоту. Не кровь, не плоть — зияющую черноту, как пролом в ткани мира. Внутри мерцали чужие звезды.
— Что это значит? — голос Кларисс сорвался на шепот, не спрашивала про артефакт, спрашивала про этот ужас, на теле подруги.
Агата едва пошевелила губами. Движение стоило волны спазмов:
— Я не… могу сдвинуться. Портал… откроется.
Сияющие глаза, два уголька в пепле лица, нашли Марка. Он стоял в пяти шагах, меч-пламя погашен, но кулаки сжаты до хруста. Взгляд метался между дырой хаоса на плече Агаты и лицом Кларисс, держащей Маховик. В нем кипела ярость, замешанная на беспомощности.
— Вы вернетесь… — Агата выдохнула клубок черных лепестков, — …остановите всех. Чтобы… не приходили сюда.
Марк шагнул вперед, голос — раскаленное железо:
— Чтобы мы подкармливали эту хрень? — ткнул пальцем в Маховик. Голубой песок внутри него ускорился, будто в ответ на агрессию.
Уголки губ Агаты дрогнули в попытке улыбки. Беззвучной, печальной.
— Нет. — отвела взгляд, будто стыдясь. — Я… буду питать. — пепел осыпался с виска, открывая еще один клочок мерцающей бездны. — Вы… остановите самих себя. От обреченного заточения… в Библиотеке Душ.
Кларисс ахнула, сжимая Маховик так, что металл впился в ладонь:
— Библиотека Душ… — Шепотом, но с озарением. Обрывки знаний сложились в чудовищную картину. Те высохшие пленники… не просто люди. Хранилища. Живые архивы миров, которые Хранитель пожирал.
Агата кивнула. Микроскопический жест. От него трещина на шее раскрылась, как ужасный цветок. Внутри — не кровь. Вихрь сверкающих осколков и черной пыли, кружащихся в безумном танце.