Удивительно, кстати, удобный предмет. Сколько я порастерял и позабывал непонятно где шляп и кепок, особенно по пьянке, когда с этими головными уборами цинично изменял берету, который мне в нежном возрасте навязывали, пробуждая во мне страшное негодование! Берет же сунешь, скомкав, в карман — и никуда он не денется. Еще он замечательно прикрывает от дождя, берет — это как бы валенок, облегченный его вариант в некотором роде. «Незаменимая вещь в дальних походах» — когда-то было в моде это выражение.
И вот — особенно при фуражке — я любил помечтать о том, как мы с ребятами будем бомбить немецкие города. Картинку даже не надо было придумывать, кругом было много вставленных в игровые киноленты кусков хроники с таким сюжетом. Внизу какие-то квадратики, не разберешь, чего там, а из брюха старинного неторопливого бомбардировщика высыпаются авиабомбы дивной красоты, они выпадают из люка — и несколько секунд как бы неподвижно лежат на боку, удерживая горизонтальное положение, — а потом ныряют дельфином и дальше уже со свистом своих мужественных стабилизаторов летят головой вниз, рыбкой, убивать немцев, осуществляя высшую замечательную справедливость. Это я, я должен был нажатием кнопки открывать бомболюк! То, что кадры из старой кинохроники были ч/б, со страшным зерном, добавляло им красоты и жути. В этой моей картинке усматривалась некоторая неувязка: война-то кончилась, и давно, еще до моего рождения, так что — какие ж теперь бомбы. Да ну, ерунда, думал я, всё как-нибудь уладится, найдется повод, щастье будет, оно само придумает, как ему осуществиться! И этого хотят, конечно же, все люди доброй воли. Как иначе?
Однажды мы с пивным дедом, материным отчимом, смотрели передачу про Восточную Германию, и там мелькал типа Ульбрихт или кто, не очень нам интересный. Ну да пускай, че-то мельтешит и ладно, всё развлечение какое-то.
— О, фашист какой! — сказал мимоходом дед, прихлебывая суп из ложки. Он завис низко над тарелкой, словно штурмовик на бреющем.
— Так он же не фашист вроде, а хороший немец. Вон, говорят же, что он коммунист, наш человек, а?
— Какой там наш… Все они там фашисты, уж ты мне поверь.
Кому ж было верить, как не ему. Он воевал и уж немцев повидааал.
Как бы то ни было, те слова я запомнил. Замечательно запомнил. Детская память — роскошная, в ней было тогда много свободных гигабайт.
Тогда как раз начинались загранпоездки. Вольный туризм! Люди рвались во внешний мир, хотели одним глазком посмотреть на богатый сияющий рай, где всё-всё импортное. Как-то во дворе за доминошным столом сосед рассказывал, каких ему усилий стоила турпоездка в Венгрию. Все качали головами и цокали языками, от чувств. Только дед не впечатлился.
— Да меня в Европу никаким калачом не заманишь! — отвечал он без восхищения в голосе.
— Это ты так говоришь, потому сам там никогда не был и не поедешь!
— Да был я. И скажу: ничего там хорошего нету.
— Когда это ты был?
— В 45-м. Еле оттуда ноги унес… Ну ее, эту Европу!
Этот мой дед-2 — если считать тех, кто добрался до меня живым, вынеся сталинградского героя за скобки, — старый солдат, устроил мне школу молодого бойца, совсем молодого. Конечно, мне хотелось воевать, убивать, кого положено, сеять смерть и разрушение, только этого, увы, не было, — но хоть к дракам мой дорогой старик меня приобщил. Ну не с немцами, а со своими, но это лучше, чем ничего.
Глава 6. Первый бой
Я смутно припоминаю свою, кажется, первую драку. Место действия — детсад. Мишка Кротов бил меня, а я смотрел на него с огромным удивлением. Как, разве он не знает, что драться нехорошо? Что надо договариваться? Неужели он не хочет быть хорошим мальчиком — вот как, например, я? Гм, довольно глупо с его стороны упускать такую прекрасную возможность самосовершенствования…
Домой из детсада я пришел со следами побоев, хоть щас к судмедэксперту.
— Какой ужас! Бедный ребенок! Что такое?
— Да вот там один в нашей группе не хочет быть хорошим мальчиком. Ему не сказали, что надо договариваться, всё на словах решать.