Но, как бы то ни было, лесбийские журналы, полученные с Запада контрабандой, она мне в рамках своего культуртрегерства и миссионерства показала в тот же вечер. Я от тех СМИ ожидал большего — ну вот приблизительно того, что мы позже увидели в порнофильмах, хотя и там, в общем-то, скука и уныние, и усталые глаза побитых жизнью актрис; мне кажется, в этом жанре выступают в основном наркоманки, загнанные в угол. Да и, если честно, нету на свете никакого такого невиданного разврата, люди просто елозят, вот и всё. Ну ладно — еще пыхтят и стонут. Но те контрабандные журналы были про другое, про для меня неожиданное: черно-белые рисунки с поцелуями, невинными детскими поцелуями, и сладкие истории про поцелуи же и платоническую негу, про сиськи и девственность. Скучища, пустота, ложь.
«Лесбиянка» пару раз сводила меня в гости к ее прилизанным пидарам, они были очень ухоженные и крайне воспитанные, но это было еще скучнее, чем то ее платоническое лесбийство в контрабандных журналах.
Марлис училась на переводчицу с разных языков и не упускала случая в них попрактиковаться. Кругом было полно иностранцев, таких, как я, но она больше тянулась к неграм, они болтали на колонизаторских языках, которые были для нее актуальны, диплом же защищать. Не с болгарами же ей было проводить время, в самом деле.
Да, попервах это тянуло не более чем на проходную историю. А потом меня переклинило. Простая, казалось бы, немка, веселая и легкомысленная, стала для меня сверхценностью. Ну на то и молодость. Какие-то страсти, ссоры, выяснение отношений — в таком духе. Куда подевались былые легкость и безмятежность? Да и черт с ними. Зато появился накал страстей! И — иллюзия, что дышишь полной грудью.
Мы с ней всё больше времени проводили вместе.
Как-то — дело было в Восточном Берлине — мы ужинали с ней в компании афропортугальцев, упражняясь в языках, и один говорит:
— А поехали в кабак!
— Который?
— Не знаю, какой адрес, но я найду. Помню, как идти от метро.
— А че туда тащиться-то?
— Там вкусно и дешево.
Он хотел как-то подробней объяснить, но, поскольку приехал недавно, то говорил тяжело и выражался путано. Махнул рукой — типа сойдет, и так же понятно, да?
Мы тронулись в путь, проехали пару остановок на метро, вышли — и он потащил нас в известном одному ему направлении. И дотянул компанию до Checkpoint Charlie и махнул рукой за него, вдаль. Доставая из кармана паспорт.
— Ты идиот? — спросила Марлис/Велосипед.
— Ну что значит — идиот? Почему вдруг?
— Да как же мы пройдем?
— Очень просто. Надо показать паспорт — и вперед…
— Ты че несешь?
— Да нет же проблем. Вот смотрите!
Он на наших глазах пересек границу миров, первого и второго, будучи родом из третьего и не понимая ваще, как устроена наша жизнь. Мы махнули на него рукой, развернулись и ушли вглубь своего восточного лагеря. Он, кажется, обиделся, решил, что мы просто смеемся над ним, как дураки.
Вроде он после всё же понял — что-то, как-то.
В ГДР было замечательное, фантастическое отношение к черным. Люди делали вид, что не замечают цвета кожи, вроде как им это без разницы. Девчонки таращились на этих жгучих красавцев и с удовольствием их пробовали. Родители боялись пасть открыть.
— А, так вы нацисты, что ли? Хотите нам про расовую теорию рассказать? — могли их запросто спросить. После мрачной истории с евреями немцы боялись собственной тени и дули на воду. И так получилось, что в страну привезли тыщи черных красавцев из Африки, они вкалывали на стройках и на заводах. К страшному удивлению этих гастарбайтеров, у них наладилась богатая и веселая личная жизнь, причем даром и без усилий. Девчонки там считались взрослыми с 14 лет, и они имели право веселиться по полной. Ну а че, свободная социалистическая страна.
Велосипед усиленно позанималась с африканцами языком. Ее португальский стал живей и богаче уже через месяц моих наблюдений. Я завидовал ее стремительному прогрессу.
Я как совецкий провинциал думал, что я у Велосипед в койке один такой. Как расист — по крайней мере, тогда я расистом был, но таким либеральным, политкорректным, вегетарианским, не опасным — я не мог себе представить, что белая симпатяга, ну ладно, пусть даже с прыщами на физии, да — сможет вдруг с негром! Взять его за живое и вообще! Но вот… Страшную эту тайну она раскрыла мне между делом, к слову, смеясь. Рассказывая мне историю про подружку, которая вышла за африканца и свалила с ним куда-то в дикую страну. С другом ее красавца Джо.
— Какого такого Джо?
— Ну какого, да того самого. Моего.
— Твоего? Я не знал, что он твой. Ты не говорила.