Я вернулся быстро, бегом, застегиваясь на ходу.
Девок за столом заметно поубавилось. «Моей» не было.
— Где Снежана?
— Какая Снежана? А, та? Мы ее выгнали.
— Почему? Именно ее?
— Она из них самая тупая.
— Да это ж не академия наук, вы че? На хера нам ее интеллект? Надо ее срочно вернуть!
Я выскочил из кабака.
Но на улице было пусто. Девки мамой клялись, что телефона Снежаны у них нету и не было. Ну да, зачем им конкурентка — бляди же, сэр. Всё пропало… А ведь я мог бы, наконец, вроде как надругаться над давнишней обидчицей. Так, символически. Но — не удалось. Фарш невозможно провернуть назад. И это не только про сосиски.
Так вот те старинные восхитительные Bratwurstbi приблизительно таким же манером пропали — и не вернулись. Нюрнбергские — слабое всё же подобие тех восточногерманских… Мизинцы левых рук.
После, через сколько-то лет после того, как я открыл Германию, переводчиком повез в Рейх совецких пролетариев, чтоб те выпивали на халяву с немецкими коллегами. Это называлось — «Поезд дружбы». Ну, для начала, по прибытии на место — построение на центральной площади под памятником Ленину, там таких полно, и они более чем уместны: всё ж таки не чужой им человек, немецкий шпион как-никак. Ну, речи с трибуны. После — затяжной банкет. К моему столику подходили с разных сторон пьяные наши и просили перевести незатейливые тосты. Ну, я, конечно, работу свою делал. В ночи разошлись по номерам… Ранним утром меня поднимают наши, ломятся в дверь:
— Слушай, брат, выручай! Трубы горят! Мы помрем, если ты нам не поможешь найти, чем опохмелиться.
— Так в чем проблема? Вон же через дорогу универсам, берите там что хотите и опохмеляйтесь себе, — отвечал я, вспоминая с улыбкой свой первый приезд в Рейх.
— Издеваешься? Так не бывает, сейчас же семь утра, еще не дают, надо грузчиков искать и с ними договариваться — а как мы без языка-то?
Ладно, встал я, оделся, повел их в магазин. Вот винный отдел, пожалте. Ребята застыли перед витриной… Как дети перед дедушкой Морозом у Христа на елке.
— И шо, можно брать?
— Берите!
— А закусить чем?
— Да вон в том отделе затаривайтесь. Видите, где колбаса?
— Шо, так прям спокойно продается, и без очереди? А мы думали, это на банкет нам дефицит из уважения выкинули… Эх что ж мы, дураки, все женатые! А могли бы потерпеть и теперь на немках жениться, и жить тут! Водка — дешевая, пива — навалом, девки — сразу дают. Чего ж еще?
Люди родину готовы были продать за кусок салями, вот до чего их партия довела. Они там пили, переживали, плакали, блевали — непросто им было смотреть на жизнь бедной Восточной Германии…
Глава 20. Как Ломоносов
Кроме всего прочего, кроме баб и водки, у нас там была и учеба, всё ж таки. В универе задавали читать старинные газеты и переводить тексты оттуда. Подшивки желтели в библиотеке при музее Георгия Димитрова, вдали от людей. Я листал ломкие, переспелые газетные страницы — и иногда натыкался на смешные заметки. Значит, после войны немцы в свободное от работы время в добровольно-принудительном порядке вкалывали на разборке руин, из которых в основном и состояли тогда немецкие города. Просовецкая пресса обличала пороки — к примеру, девиц, которые, вместо того чтоб толкать тачки с битым кирпичом, гуляли, эх, с американскими солдатами. Те же, как злорадно сообщали газеты, были жлобами: за сеанс дружбы народов девка получала один чулок А второй приносил на следующий вечер дружок давешнего ходока, которого тоже надо было обслужить. (Кстати, и у нас при Советах чулки и позже колготки тоже были дефицитом.) Где веселые забавы с девками, там и триппер. Его англоязычные солдатики называли Veronika Dankeschon — по военно-медицинской аббревиатуре VD, то бишь venerial desease.
Ну и далее в том же духе. Изучение языка, ну а как иначе — для того нас и засылали за линию фронта!
И точно, живая языковая практика — она весомей книжек. Глупо было не использовать шанс, да…
Соседи мои по комнате в общаге тоже были немцы. С ними хошь не хошь что-то мы обсуждали…
Сейчас, задним числом, я могу отметить и такую забавную деталь: немки, с которыми я там знакомился, все были сплошь учительницами русского или переводчицами! Что заметно поднимало КПД моей работы с языком. Помню, однажды ночью в ответственный момент, когда кульминация стремительно приближалась, переводчица вдруг дернулась и с чувством воскликнула:
— Pass mal'uf!
И больше ничего не сказала.
Интересно, что бы это могло значить? Я на всякий случай остановился, слез, поднялся с кровати, закурил, задумался. Но угадать правильный ответ не смог. Подруга тоже вылезла из койки и любезно дала мне урок языка. Оказалось, что pass mal'uf, точнее, pass mal auf — это императив глагола aufpassen, одно из значений которого — быть внимательным.