А?
Такое не раз бывало… Умер — и ладно, ну что ж теперь. Что, конечно, неизбежно наводит на мысли о чистых убийствах. Которые не будут раскрыты. В смысле ты — если убил — не будешь разоблачен. Все думают про такое, но стесняются признаться. Само собой!
Про раскрытие: сколько кругом разговоров про частных детективов! Чтоб понять что-то про убийство, нужны особые усилия. И деньги, чтоб нанять Шерлока Холмса. Который случайно окажется гениальным. А не просто наркоманом. И будет бесстрастно вести расследование. Готов будет умереть за справедливость. Сражаясь с профессором Мориарти. Видите, как всё просто? И статистика ж есть по людям, пропадающим без вести без всякой войны.
А, да, еще ж и война. Убивай не хочу! За это даже похвалят. Да и без войны — те расстрелы по схеме «10 лет без права переписки» кого-то удивляют? Не зря всё с этим тихо, все вроде довольны. Кругом спокойствие. Народ безмолвствует. Палачи считали себя солдатами — вдруг не зря? Это что же, была война, которая всё спишет?
И октябренком, и после я доставал деда расспросами про войну. Вторую. В смысле — вторую в его жизни. Я никогда не мог понять, да, небось, уже и не пойму, как это: в мороз сидеть в окопе круглыми сутками? А выскочить из укрытия и бежать навстречу вражеским пулеметам — про это я понимаю еще меньше. Я бы, пожалуй, так не смог. Скорей всего, меня б расстреляли за невыполнение приказа, окажись я в такой кошмарной ситуации. И я б не особо огорчался перед казнью, как мне кажется — быстро сошел бы с ума. Ну а когда случается такое, то уж ничего не страшно.
Я самым пристрастным образом расспрашивал деда про подробности. Чем больше я расспрашивал и слушал его, тем меньше понимал.
Как он вообще попал на фронт? Имея железную бронь? Точнее, угольную, которая была не менее надежной.
Дед запомнил звук льющейся воды, ее Сталину наливали в стакан из графина — по радио это было хорошо слышно! А еще видел на Красной площади елки, торчащие из ящиков с песком. Закрашенные в цвет хаки кремлевские звезды. Обшитый фанерой Мавзолей. Москва-реку, от берега до берега затянутую камуфляжем. И на площади Свердлова — обломки сбитого немецкого бомбардировщика.
Война войной, а учебный процесс — первое время — у них шел по плану. С той поправкой, что ночами студенты не спали, а дежурили на крышах, готовые тушить зажигательные бомбы, засыпая их песком.
В первые те военные месяцы деда то забирали в армию, даже выдавали обмундирование и назначали на должность, однажды аж командиром роты, — то отправляли обратно доучиваться. Наконец, в декабре он получил диплом горного техника, и сразу выпускников отправили в «Наркомуголь» — жечь архивы, чтоб не достались немцам. Стало понятно, что город собирались сдать врагу… И вот ответственные работники выкидывали из окон самые важные бумаги, внизу их забрасывали в костер, недогоревшие приказы летали по двору, черные хлопья висели в воздухе, это было слегка похоже на метель из грязного снега, — примерно в таких картинках теперь подают тему ядерной зимы.
Жизнь в столице постепенно угасала. Перестали ходить автобусы, их позагоняли в укрытия. Закрылись пекарни, и хлеб пропал, его ни в магазинах не было, ни в столовых. Какую-то еду еще продавали, но часто продавцы отказывались брать деньги и раздавали товар даром, поскольку все равно выручку некуда сдавать: инкассаторы куда-то делись. Среди дня над Москвой то и дело появлялись одиночные немецкие самолеты, кружили и даже обстреливали из пулеметов что-то, привлекшее их внимание, а что именно — снизу было не понять. Немцы глушили совецкие передачи и передавали свои новости на русском, пугали: «Скоро будем на Красной площади!»
После выпуска дипломированных техников выселили из общежития и велели ехать по распределению на шахты Урала — Донбасс-то был под немцами. Дед и пара его товарищей пешком с вещами — тогда барахла у людей было мало — добрались до Курского вокзала… А там — толпы народу, люди набиваются в поезда!
Компании удалось втиснуться в электричку. После на какой-то станции им повезло — пересесть на поезд, который вез подбитые танки в тыл, на ремонт. Однажды во время длинной стоянки, стоя на перроне, друзья увидели своего однокурсника — Лёшу Стаханова! Он выглянул из окна, его курьерский стоял на соседнем пути. Отец-основатель движения имени себя ехал в одном вагоне аж с самим Левитаном. Лёша дал ребятам бутылку водки, от щедрот — vip-пассажиров хорошо снабжали.
Ехали они так, ехали… По пути выходили на каких-то станциях, отоваривали хлебные карточки, впрок наедались супа, в столовых. Копали на брошенных полях брюкву, в дорогу. Ходили в баню — в Кирове, к примеру.