— Вы не в этот госпиталь попали! Вам в другой надо.
— Да куда ж мне в таком виде, да в метель?
— Ничего не знаем. Ваши проблемы.
Дед тогда достал из вещмешка свой ТТ с такой мыслью: «Застрелю кого-то из этих, если станут выгонять». Добрым словом и пистолетом можно добиться больше, чем одним только добрым словом! Военврачи, увидев направленный на них ствол, сразу включили схему «Ну так бы сразу и сказал!» (А то они мало видели малохольных пациентов.) После такого захода раненого оставили в госпитале. Начали лечить.
Нога дико болела, настолько нестерпимо, что дед умолял ее отрезать. Но его не послушали. Может, военврачи боялись уголовки — «Он вас уговорил, чтоб на фронт не возвращаться!»
А вот — трогательное, из его записей:
«В первые дни у меня была высокая температура и слабость от большой потери крови. От пищи я отказывался, состояние было угнетенное и безразличное. Думаю — а, все равно! Ноги нет, руки тоже нет (это я так думал тогда) — зачем мне жить? Об этом медсестра доложила главврачу госпиталя. Он подошел ко мне как-то и спросил, почему я ничего не ем. Стал меня убеждать, что для скорейшего выздоровления нужно питаться. Я категорически отказался:
— Зачем и для чего я нужен в таком состоянии? Оставьте меня в покое!
Главврач — участник финской войны. Когда я увидел у него на груди орден „Красная звезда“, мне стало просто стыдно, что такой заслуженный человек уделяет мне столько внимания.
Он вторично подошел ко мне и спросил:
— Что бы вы ели? У нас для раненых всё есть.
Я сказал, что хочу свежее яблоко красное и меду. Откуда, думаю, они возьмут… Красное яблоко на фронте! Врач ушел, и я подумал, что он оставит меня в покое.
Однако через несколько минут он подошел снова. С ним была медсестра, она несла на тарелке два красивых свежих яблока и блюдце с медом, а в другой руке — две банки, из тех, что на спину лепят, — красного вина. Уговаривать врач не стал, а сказал строго:
— Выпить вино и съесть то, что просили! Я приказываю!
Мы с ним выпили по банке, я закусил яблоком. Уходя, врач велел медсестре перед едой давать мне стопку — вина или водки.
И вот как утро, надо завтракать — а кормили там хорошо — мне стопочку приносят, я выпиваю… Хорошо!
А как-то не оказалось консервированной крови моей группы. Тогда вызвали молодую медсестру, комсомолку, и она согласилась стать донором. Я отказывался: зачем ее мучить? Но она настаивала, и мне пришлось согласиться. Та медсестра оставила мне свой адрес, по моей просьбе, но он затерялся потом в переездах, а вспомнить я не смог. Так что не было возможности еще раз поблагодарить ее, письменно, за благородный поступок.
Это я написал, чтобы знали, какое чуткое внимание было к раненым».
Рана была тяжелая, осколки так разворотили ногу, что деда долго мотало по госпиталям, от Селигера до Горького, через Подмосковье и Москву, — с декабря 1942-го по осень 1944-го.
Ногу в итоге спасли, но полностью не восстановили — без костылей было никак. На фронт он больше не вернулся.
А поехал на Урал, на «свою» шахту.
Та война — дело прошлое. Кажется, что никакие немцы до нас отродясь не добирались. А ведь они были тут. Эта картинка, на ней немец в военной кепке, такой как бы фашистской буденовке, очень удобно в мороз опускать уши этого треуха, для тепла, — так и стоит перед глазами. Привыкли мы к ней! Безучастно на нее смотреть не удается. Удивительно — но была же у тех же немцев концепция, что можно приехать в чужую страну, бесплатно, встать с утра, выпить кофе, перекусить и пойти немножко поубивать местных — и после отдыхать и ждать обеда, с нетерпением! Опять пожрать и пойти еще кого-то убить… И пойти, посвистывая, — на танцы, к примеру. Под музыку — патефон же конфисковали у туземцев… И так — год за годом!
И вот еще воспоминание знакомого старика. Он мне рассказал, когда мы с ним пили самогонку в его деревне.
В 1942-м разведчики шли по проселку недалеко от Лебёдок и наткнулись по пути старую церкву, давно закрытую и разоренную. Местные оттуда растащили что могли, а что осталось, то запакостили и испохабили, как водится. Свои всё это сделали, здешние — кто ж еще.
И вот комсомольцы эти зашли туда, в оскверненный храм, и увидели на стенах остатки старых фресок. С них еще смотрели, бледно, древние лики. И ребята не удержались, надумали себя порадовать, скучно же. И они для веселья стали бить из автоматов по нарисованным святым.
Постреляли, посмеялись — и пошли себе дальше.
А иногда же бывает так, что наказание за что-то ужасное следует быстро, без промедления — еще и счастливая улыбка не успевает сойти с лица злодеев. Немцы, расквартированные в Адамово, услышали эту стрельбу, и их командир послали отделение, выяснить, что там такое. И вот когда те наши разведчики шли через горку, их положил немецкий пулемет, всех до одного — часу не прошло с комсомольского развлечения.