Немцы вернулись в Адамово, в «свою» деревню. Какие-то из них были на постое в доме деда Егора. Дом так назывался по старой памяти, так-то Егора давно сослали и след его пропал. Он был кулак, ну а как же, богатый — держал двух коров и летом брал пару работников, стало быть, эксплуататор, понятное дело. А зимой никого не нанимал, вдвоем они с женой обходились, вели хозяйство. И шили разное, оба, он и жена, на заказ. Богачи, ага. Отправили их в Сибирь, но они до нее, небось, и не доехали. Не то б написали родне.
В доме, после того как пропал Егор, осталась племянница «кулака», Елена, с четырьмя детьми. Она в детстве, в голод, была отправлена из города к родне, на время, да так и осталась. Вышла тут замуж, но ненадолго: мужа забрали в Красную Армию и он быстро, к осени 41-го, пропал без вести, и больше про него никто так и не узнал ничего. Был бы жив, от него б дошли какие вести. Написал бы.
Дом был настолько просторен, удобен и чист, что немцы именно туда сносили туда своих раненых.
Старшая из детей, Марья, была тогда совсем мелкая, но ей запомнилась такая детская роскошь: немцы дали ей горсть конфет, подушечек. Она от радости плясала на постели. Конфетки там полдня лежали, дети на них долго смотрели, любовались, жалко было есть такую красоту, — но потом, конечно, съели, а как иначе.
Она не понимала, что такое эти немцы, соображала только, что это мужики какие-то чужие, не наши, и говорят непонятно.
После их всех, хозяев, из избы выселили. Немцам самим места не хватало, а тут еще туземцы! Но выселенным разрешили разместиться в погребе. Марья помнит, что заболела тогда, ее мучила жажда, а за водой выйти нельзя было, наверху в тот день стреляли. Ну и дали ей рассолу напиться, из кадки, что в погребе. Больше пить было нечего.
Стрельба долго не утихала, немцы чем-то гремели наверху, потом постучали в крышку погреба. Елена вылезала посмотреть и увидела, что постояльцы высыпали в сенцы жар из железной буржуечки, и уж стенка занялась. Хозяйка огонь потушила, успела, не то дом бы сгорел. У нее ведра с водой стояли наготове, немцы ж заранее предупредили:
— Так, мол, и так, нам приказ — спалить дома, ослушаться мы не можем, но и баб жалко с детьми, мы тебе загодя дадим знать, — как подпалим, ты сразу и туши.
Это был такой отклик фюрера на сталинский приказ — при отступлении жечь деревни, чтоб противнику негде было греться. А население — ну что ж, если Сталин своих русских не жалел, то с чужих фашистов вообще какой спрос?
Немцы объяснялись с Еленой тремя или четырьмя известными им русскими словами и еще на пальцах, тыча ими то в окно, то в ведро, но было понятно. Снаружи немцы плеснули на угол бензином, уже пошло гореть, но бабе удалось ликвидировать очаг возгорания. На этот угол обугленный и сейчас можно посмотреть, дом до сих пор стоит.
Немцев тогда отогнали, вернулись наши, командир поселился в этом же «кулацком» доме, наилучшем, дед Егор же был серьезный человек. Отъевшись и отоспавшись, красноармейский босс начал харассировать хозяйку. Она удивилась: на такое даже немцы не замахивались! Не позволяли себе, почему-то. Наш командир психовал, требовал, но ей как-то удалось его пристыдить. Невыгодное сравнение с немцами красного командира огорчило, но он это проглотил, последствий не было — оставалась у него совесть, не совсем пропащий человек! Vip-ухажер отстал от Елены, а больше ей ничем не помог, но и на том спасибо.
Так что, значит, было и от немцев хорошее. Хорошее! Это надо понимать.
Немцы, немцы… Всё ж не самые они плохие, против всех прочих. Это я себя так утешал, успокаивал, и — не без успеха! Как-то меня это утихомиривало.
Немцы и убийства. Про это лучше бы, конечно, без подробностей. Так еще классик учил! И вот какими словами:
«Помню, как однажды один разбойник, хмельной (в каторге иногда можно было напиться), начал рассказывать, как он зарезал пятилетнего мальчика, как он обманул его сначала игрушкой, завел куда-то в пустой сарай да там и зарезал. Вся казарма, доселе смеявшаяся его шуткам, закричала как один человек, и разбойник принужден был замолчать; не от негодования закричала казарма, а так, потому что не надо было про это говорить, потому что говорить про это не принято».
Да, немало в жизни таких вещей, про которые лучше не говорить и не знать. Про могильных червей я вам уже рассказывал, и вы теперь про это не забудете, картинка будет стоять у вас перед глазами, надо оно вам или нет. Вот еще из той же оперы история, про которую вам лучше не знать. Мой очень дальний, примерно трою-четвероюродный, точно не скажу, брат сделал следующее. Внезапно, без подготовки, не сказав никому из родни и соседей, купил гроб, положил в него покойницу-мать, нанял грузчиков — и вот они несут груз на кладбище. Встречные крестятся и спрашивают: