— Ну и шо?
— Я вам принес. Вы ж старшина.
Дед велел этому рядовому, который был в тот день сильно в неадеквате, аккуратно положить голову в воронку от снаряда, забыть про нее — и заниматься дальше согласно распорядку дня. А через час после предъявления этой расчлененки на передовую привезли обед: котел вареного мяса. Которое мало кто мог есть, все ж видели эту жуткую голову, memento mori ну буквально.
Дед тогда от горячего, от мяса, категорически отказался. Выпил кружку спирта и погрыз сухарей, вот и весь обед. Даром что старый чекист и много чего повидал — а вот ведь поди ж ты, пробрало.
И я думал, спрашивал себя: что страшней — черви в гробу или отрезанная солдатская голова в рифму с вареной говядиной?
Это изысканное переживание — что мясо, оно и есть мясо, неважно чье, что мы все — млекопитающие… Безумие это? Или не безумие? Про это уж столько говорено, что тема кажется скучной. Надоевшей.
После похорон я забрал из дедовского шкафа все его записи. И листал их после в поезде. Какие-то страницы пробегая на скорости — многие истории он мне уже не раз рассказывал-пересказывал. «А вот был у нас в кавалерии случай…» Но я этими тетрадками дорожил — это ж история и живой в ней человек. Родной. И от этого всё получается очень доходчиво — даже про далекое прошлое.
Я родился в селе Славгород, это под Ахтыркой. Семья у нас была большая — 10 душ. Отец, мать, я, два младших брата — Петр и Андрей, сестра Ольга, дедушка Алексей Павлович, бабушка и их две дочери.
Отец мой, Дмитрий Семенович, работал в Славгородском сахарном заводе на разных работах и занимался своим мелким хозяйством: усадьба три десятины, деревянный дом из двух комнат, две лошади, корова и мелкие животные.
Последние годы жизни отец работал на шахтах Макеевского района — «Амур», им. Ленина, Ново-Калиново. Умер в 1942 году во время немецкой оккупации — от истощения.
Моя мать Анастасия Фоминична была домохозяйка, и в летнее время в нашей усадьбе, а осенью работала в экономии завода — на уборке и обработке сахарной свеклы. Умерла в 1921 году.
В 1909 году я поступил в Славгородскую школу и закончил три класса с похвальным листом. Дальше не учился — не на что было приобретать учебники и тетради. Работал на заводе, за 10 копеек в день, в экономии — на прополке, укладке снопов, а когда пахали, подгонял быков.
Весной 1914 года я поступил учеником в кузню. К концу года уже умел самостоятельно ковать лошадей. Это мне пригодилось после во время службы в кавэскадроне.
В конце 1916 года я уехал в Харьков и поступил на паровозостроительный завод. В 1917 у нас там создали боевую дружину, и мы туда вступили, я и мои друзья: Федя Тупиченко, Ваня Шеховцев, Вася Песоцкий, Тимка Болотин. После работы и по воскресеньям ходили на военные занятия: обращение с оружием, стрельбы. У меня была русская трехлинейка, мне ее оставил кубанский казак, который зашел к нам переночевать, а утром, выезжая со двора, отдал мне винтовку и патроны, оставив при себе шашку и наган. Сказал, что ему война не нужна, пусть воюют господа.
В июне 1918 года в Харьков вступили немцы.
На следующий день в парке в районе Журавлевки они расстреляли 90 человек — говорили, что это были большевики из боевой дружины. Мы с Васей Песоцким уехали в село к его дяде. Там сосед выдал его гайдамакам, и те Васю расстреляли. Меня там никто не знал и потому не трогал, так что я спокойно вернулся в Славгород…
Помню, в 1919-м через наше село проходил 3-й дроздовский офицерский кавполк, без остановки — они преследовали отступающие красные войска. Шли и пехотные части. Солдаты и офицеры были в английском обмундировании, вооружение тоже английское. В орудийных упряжках были лошади и мулы — как лошади, но с длинными ушами.
Началась мобилизация в деникинскую армию. А кто скрывался, тех находили и на сходке показательно пороли шомполами. Потом деникинцы отступили, и в село вошли красные партизаны, человек 30. Командиром у них был некто Волощук, здоровенный такой, не местный, с Волыни. И вот он скомандовал:
— Собрать людей!
Ну, согнали местных…
Волощук объявил:
— Товарищи! Сейчас мы разгромили Деникина, следом идут наши войска, так что мы должны выбрать революционный комитет.
Тогда на крыльцо поднялся наш поп — отец Сергий — и сказал:
— Не надо никаких голосований и ревкомов! Это ж бандиты! Сидите тихо и ждите возврата белых, то есть законной власти! А богохульника Волощука стяните с крыльца!
Кто-то кинулся выполнять указание. Но Волощук выхватил гранату, поднял над головой — и все разбежались. На следующий день вызвали попа, стали разбираться с ним… Сергий не испугался и извиняться не стал. Он человек боевой — в империалистическую войну был на фронте, в 1915 году приезжал в отпуск, помню, на нем был стихарь защитного цвета. А что Волощук? Проявил невыдержанность и применил телесное наказание, причем грубое. Высек Сергия! Батюшка три дня лежал, стонал, а дальше это привело к смертельному исходу. Умер и еще один наказанный — кулак Герасим.