Несмотря на то что я испытывал к нему все возможное отвращение, на которое только и был способен, я заслушался. Этот поразительно неприятный человек словно бы говорил обо мне! На самом деле он говорил о себе, но так, будто бы обо мне. Меня затошнило.
— Опыт «Ничто» — это не физиологический страх. Нет! Не нервное беспокойство, не невротическая тревога… Это ужас осознания собственной конечности! — у экзистенциального психоаналитика вздрогнул второй из трех подбородков, а глаза под полузакрытыми веками, словно у эпилептика, совершили резкое круговое движение. — Ты стоишь один на один перед Вечностью и, содрогаясь от Ужаса, переживаешь собственную, предельную, ни с чем не сравнимую ничтожность! Это акт экзистенциального криза. Даже если вы когда-либо стояли на пороге смерти, чувствовали ее холкой, низом живота, дрожащими коленками, знайте — это еще не тот Ужас, это еще не та Истина, не то ощущение Катастрофы, которое говорит с вами в опыте «Ничто»! Ты не просто умрешь, ты уже умер. Ты — мертвый!.
— Э-э-э… — протянул я — единственный из всех присутствующих, у кого рот не открылся от подобострастно трепета, а напротив, превратился в сжатые клещи. — А выход?… — процедил я. — Что делать-то?
Лица сидящей в кругу публики исказились от негодования. На меня смотрели как на варвара, разрушившего Карфаген, уничтожившего культуру индейцев майя и нарушившего медитацию умершего сто лет назад Далай-ламы.
— Вы ничего не должны с этим делать, — экзистенциальный психоаналитик уставился на меня как на душевнобольного. — Это то, с чем вы должны научиться жить.
Глава II
ТАЙНОЕ ПОСОЛЬСТВО
— Смотрите, мессере! — воскликнул слуга Никколо Макиавелли, показывая на тяжелые, осадные, обитые железом ворота замка Монтефельтро.
Всадники чуть приподнялись в стременах, щурясь в темноте наступавшей ночи.
— Матерь божья… — вырвалось у кого-то из охранников флорентийского посольства.
На острые чугунные шипы ограды были насажены… человеческие головы!
Секретарь флорентийского Совета десяти — мессере Никколо Макиавелли — невольно тронул свою шею. Лошадь под ним нервно затрясла головой.
— Я узнаю некоторых. Вителло, Орбеллини, Стуццо, Д'Ожерон… Его кондотьеры! — прошептал капитан Гильермо. — Хотел бы я знать, за что их так наградили…
Макиавелли посмотрел на епископа Франческо Содерини. Но лицо епископа не изменило своего обычного благостного выражения. Он глядел на эти ворота с их чудовищным украшением так, словно не замечал ничего особенного.
Только буркнул себе под нос:
— Значит, вот где они ее прячут. Что ж, место подходящее.
* * *Из черной тени у ворот вышел здоровенный швейцарец с увесистой алебардой. На нем были серебряные доспехи и черная бархатная куртка с искусной вышивкой «Ceasar» на груди.
— За трусость, — насмешливо ответил он на вопрос Макиавелли. — Я капитан Верде, по прозвищу Мясник. А вы кто такие и куда направляетесь, нарядные синьоры?
Капитан презрительно сплюнул.
Епископ молча протянул ему грамоту. Мясник развернул ее, прищурился, затем отошел к костру, чтобы лучше видеть буквы. Прочел и… швырнул в огонь.
— Недействительно!
Гадкая усмешка на его тонких губах в красном отблеске костра казалась оскалом черепа. Из темноты донесся грубый смех часовых, наблюдавших за этой сценой.
Рука Макиавелли нервно дрогнула.
Ночь. Чужая земля. Кругом наемники Чезаре Борджиа, а единственная защита от них только что обратилась в пепел! Без охранной грамоты, подписанной Чезаре, они и трех метров не проедут в своих роскошных флорентийских одеждах!
Макиавелли занервничал еще больше, когда заметил, что рука Содерини осторожно переместилась к рукояти короткого меча, который епископ носил на поясе.
Внезапно за спинами послов раздался стук копыт. Из темноты появился всадник, сложением не уступавший капитану Верде. Однако посадка и осанка говорили, что незнакомец, несомненно, человек благородный. О его положении красноречиво свидетельствовал и тот факт, что он ехал один, без охраны. Так спокойно по своим владениям не мог перемещаться даже сам Борджиа.
Когда всадник въехал в круг тусклого света костра, мессере Никколо мгновенно просветлел и выдохнул с облегчением.
Капитан «Мясник» моментально склонился перед всадником и крикнул часовым:
— Открывайте ворота, ленивые свиньи! Разве не видите, кто едет?!
Поравнявшись с послами, всадник остановился. Его одежда и сбруя коня поражали великолепием. Из-под черного берета с драгоценной брошью на плечи спадали красивые рыжеватые локоны. Умные проницательные голубые глаза. Нос с едва заметной горбинкой и тонкие губы. Сильные руки крепко натянули поводья, удерживая на месте разгоряченную скачкой лошадь.
— Мессере Леонардо! Боже, какое счастье, что мы встретили вас снова! — воскликнул обычно сдержанный секретарь. — Мы прибыли к его светлости, герцогу…
— И я рад, — Леонардо кивнул, — однако далеко же вы заехали, друг мой. Отчего вы не сказали мне сразу, куда направляетесь?
— Мы… — Макиавелли замялся.
С мессере да Винчи они встречались до этого только мельком, говорили недолго и знали друг о друге немного. Столкнувшись вчера днем на постоялом дворе в Фаэцце, они вежливо поздоровались и обменялись парой слов. Секретарь и подумать тогда не мог, что какой-то капитан «Мясник» сожжет личную охранную грамоту епископа Содерини, подписанную самим Борджиа!
Кроме прочего, у секретаря флорентийского Совета десяти — Никколо Макиавелли — были определенные сомнения насчет мэтра да Винчи. Умение разбираться в людях секретарь считал своим главным талантом. Обычно он мог с первого взгляда определить, что представляет собой тот или иной человек и как с ним следует себя вести. Однако определить сущность мессере Леонардо ему никак не удавалось.
Леонардо прославился не как живописец — картин у него совсем немного, — а как инженер и мистификатор. В этом он был изумительно искусен. Одно «Вознесение Гвоздя» чего стоило! Этот фокус с летающим в воздухе Гвоздем спас в свое время герцога Сфорца от народного восстания — ни одному простолюдину и в голову бы не пришло после таких чудес напасть на герцога, обладающего чудодейственным Священным Гвоздем — свидетелем страстей Господних. Да, фокус мессере Леонардо с невидимыми веревками и секретными зеркалами был выше всяких похвал! И неудивительно, что правители охотно нанимали его на службу. Мэтр да Винчи устраивал по их просьбам всякие чудеса на потеху народу, а кроме того — необыкновенные празднества, поражавшие иностранных посланников, и красочные представления для самих монархов.
Мессере Леонардо успел послужить и Лоренцо Великолепному, и чудовищному Лодовико Моро, герцогу Сфорца, и французам, а теперь служит Борджиа — испанцу и французскому наемнику. Строит для него военные сооружения, машины и делает карты. Разумеется, в Фаэцце секретарь из осторожности не стал сообщать мессере Леонардо о цели своего путешествия. Их посольство было тайным, задание весьма и весьма щепетильным, а мэтра да Винчи многие склонны были считать предателем. Или того хуже — бездушным и алчным механиком, которому без разницы, кому служить. Хоть самому Дьяволу.
Но, к счастью, мессере Леонардо не потребовал объяснений.
— Полагаю, у вас были веские причины, мессере Никко-ло, — доброжелательно сказал Леонардо и обратился к капитану Верде: — Эти люди со мной! Я сам отведу их к герцогу. Пропустите!