Глаза Джейкоба закатились.
— А! — Тимон выдернул кинжал.
Когда труп повалился на камни, Тимону представилось, что он видит поднимающуюся вверх струйку белого пара.
— Прощай, Джейкоб, — обратился он к этой струйке. — Увы, мы с тобой больше не увидимся. Вечность нам предстоит коротать в разных местах.
И тут из тени выскочила собака. Пса выпустили из боковой двери мясницкой.
— Куси его, малый! — прорычал человеческий голос. — Он убил Джейкоба.
Пес прыгнул, нацелившись Тимону в глотку.
Тот, не задумываясь, выставил перед собой кинжал. Глубокая рана рассекла горло собаки, едва не отрубив голову. Мертвое тело продолжало прыжок, пока не рухнуло рядом с трупом Джейкоба.
Тимон сделал три длинных неторопливых шага и оказался перед скорчившимся в тени, испуганно выкатившим глаза мясником.
Без единого слова Тимон сгреб его за фартук и протолкнул спиной вперед в дверь лавки. Ударившись спиной о край деревянного стола, тот осел на пол. Тимон мгновенно оказался в переулке, ухватил мертвую собаку за хвост и приволок в лавку.
— Как неудачно, — хладнокровно заметил он про себя, снова отбрасывая капюшон.
Увидев его лицо, мясник попытался отползти.
— Бедняга Джейкоб! Мерзавец, я видел, что ты сделал!
— Знаю, — рассудительно ответил Тимон. — Поэтому придется убить и тебя.
И он молча поднял самый большой из мясницких ножей. Мясник застыл. Тимон высоко занес тесак. Крик мясника был пронзительно тонок, едва уловим для слуха. Развернув тесак, Тимон нанес жестокий удар плоской стороной по голове, всего лишь оглушив его.
Затем он старательно вложил тесак в руку мясника. Поднял собаку и полил мясника с его тесаком кровью из раны на горле.
Он обвел взглядом темную улочку, напряг слух, ловя любое движение. Убедившись, что других свидетелей нет, он с силой раскрыл пасть мертвого пса, приложил клыки к неподвижной шее лежащего и сомкнул мертвые челюсти, проколов кожу и пустив кровь. Затем он поискал среди ножей и выбрал тонкое узкое лезвие. Им он оставил на шее мясника несколько узких ран, напоминающих собачий укус. Два прокола задели яремную вену, и кровь ударила струей, забрызгав пол темно-красным узором.
«Назавтра люди будут говорить: „Какая жалость!“ — думал Тимон, остановившись, чтобы полюбоваться своим творением. — Пес мясника набросился на хозяина, и тому пришлось перерезать собаке горло. Увы, сам мясник истек кровью — некому было ему помочь. Забавно, что такое случилось в мясницкой лавке, верно?»
Тимон выждал целых пять минут, желая убедиться, что мясник мертв. Только тогда он проверил, не осталось ли пятен на его одежде — хотя у черных одеяний есть то преимущество, что кровь на них обычно незаметна.
Не думая больше об убитых, брат Тимон зашагал по улице, бормоча про себя по памяти вступление к Аристотелевой «Поэтике».
5
Следующий день был теплее. Кембридж встречал весну — во всяком случае, на улицах. Но в каменных стенах Большого зала держался зимний мороз. Даже огоньки свечей вздрагивали от озноба.
Пещера. Высокие окна, припорошенные десятилетними наслоениями пыли, словно нарочно преграждали путь свету. Стены поросли мхом, а в воздухе повис тяжелый болотный запах. Полы, серые, как дождевые тучи, сочились промозглым холодом.
Деревянные балки цвета вороньего клюва удерживали высокий, устремленный к небу потолок. Увы, гравитация служила дьяволу, и стропила, высившиеся на пятьдесят футов над полом, проседали, угрожая рухнуть вместе с крышей.
Брат Тимон — добрых шесть футов роста, грубое черное одеяние, напоминавшее о вретище аскета, — впитывал и запоминал все. Кто где стоит, расположение столов, свечей, маленького ящика у двери, запах бренди — все раскладывалось по полочкам в его мозгу. Он поймал себя на том, что эхо просторного зала — непрестанный низкий гул — завораживает его. Этот гул порождали перешептывавшиеся голоса и царапанье перьев по бумаге.
Декан Марбери вел Тимона от стола к столу. Многие из них пустовали, но семь столов были заняты погрузившимися в работу книжниками. Среди расставленных десятью просторными рядами пятидесяти столов они расположились так, чтобы ни один не сидел за спиной или напротив другого.