Но только не сегодня! В воскресенье никто не появлялся на тропинке, ведущей к его крыльцу. Каждый в поселке знал, что в субботние вечера доктор до беспамятства напивался в пивной, заканчивая ночь с первой попавшейся шлюхой. Конечно, известно было и то, что последние несколько суббот доктор не появлялся на улице.
Но это лишь внешне меняло дело — виски неизменно доставлялось ему на дом. Так было и на сей раз, когда к берегу причалила лодка с неизвестным на борту, скорее трупом, чем живым человеком.
Доктор Джеффри Уошберн очнулся от дремоты: подбородок упирался в ключицу, запах изо рта ударял в ноздри — не слишком приятно. Он поморгал, приходя в себя, и взглянул на открытую дверь спальни. Что вырвало его из сладостной дремоты? Бессвязные жалобы больного? Вроде бы нет. Тишина, ни звука. Даже чайки за окном молчат. Святой день на Пор-Нуаре — ни одна лодка не заходит в бухту, не будоражит прибрежных птиц, причаливая к пристани.
Уошберн посмотрел на пустой стакан и початую бутылку виски, стоящие перед ним на столе. Прогресс. Обычно в воскресенье к этому времени бутылка уже опорожнена; после бурной ночи он глушил себя виски. Доктор улыбнулся, благословляя старшую сестру из Ковентри, благодаря которой имел эту возможность. Каждый месяц она присылала ему деньги. Славная девочка, хотя, видит Бог, могла бы расщедриться и на большее, но Уошберн в любом случае был ей благодарен. Однажды деньги кончатся, и тогда придется искать забвения в самом дешевом вине. Пока совсем не забудется.
Он смирился с этой возможностью… и вдруг три с половиной недели тому назад из моря выловили едва живого человека и доставили в его дом рыбаки, которые не стали называться. Они проявили милосердие, но впутываться не захотели. Господь поймет: в раненого стреляли.
Единственное, чего рыбаки так и не узнали, — незнакомец был искалечен не только физически. Он потерял память.
Доктор тяжело поднялся со стула и направился к окну, выходящему на бухту. Он опустил жалюзи, зажмурившись от яркого солнца, потом раздвинул пластинки, чтобы посмотреть, что делается на улице и что это там громыхает. Запряженная одной кобылой повозка: рыбацкое семейство отправилось на воскресную прогулку. Где еще, черт побери, увидишь такое зрелище? И тут он вспомнил экипажи с холеными упряжными, катающие туристов по аллеям лондонского Риджент-парка в летние месяцы; он вслух засмеялся сравнению. Но смех быстро затих, на смену ему пришло нечто, немыслимое еще три недели назад. Он оставил всякую надежду вновь увидеть Англию. Быть может, теперь это удастся изменить. С помощью безвестного пациента.
Если прогнозы его оправдаются, раненый придет в себя со дня на день, в любую минуту. Раны ног, живота и грудной клетки были очень глубокими и тяжелыми, возможно, смертельными, если бы пули не засели там, куда первоначально попали, и если бы морская вода не прижгла и не продезинфицировала их. Теперь операция стала куда менее опасной, ткани были обработаны, простерилизованы, готовы к немедленному хирургическому вмешательству. Самой страшной оказалась черепная травма — были не только повреждены внешние покровы, обнаружились кровоизлияния в области зрительных бугров и гиппокампа; если бы пуля прошла миллиметрами ниже или выше, попади она чуть левее, функции мозга прекратились бы, но жизненно важные центры остались невредимы, и доктор Уошберн решился. В течение тридцати шести часов он не брал в рот ни капли спиртного, в нечеловеческих количествах поглощал крахмал и запивал его огромным количеством воды. А затем принялся за самую тонкую операцию с тех пор, как его выставили из лондонской больницы. Миллиметр за миллиметром он очищал фиброзные ткани, накладывал швы, зная, что малейшая ошибка иглы или зажима может стоить пациенту жизни.
Он не хотел, чтобы незнакомец умер, по тысяче причин. Но особенно важной была одна.
Когда все закончилось и жизненные показания остались стабильными, доктор Джеффри Уошберн вернулся к своему химическому и психологическому продолжению, к своей бутылке. Он напился и не стал выводить себя из этого состояния, но он не переступил черту. Он все время четко осознавал, где он и что собирается делать. Явный прогресс.
Теперь в любой день, в любой час незнакомец может очнуться от забытья: взгляд станет осмысленным, невнятное бормотание оживит застывшие губы.
В любую минуту.
Первыми пришли слова. Их поднял в воздух раннеутренний ветерок с моря, освеживший комнату.
— Кто здесь? Кто в комнате?
Уошберн сел на кровати, осторожно спустил ноги на пол и встал. Чрезвычайно важно сейчас не производить лишнего шума, любой звук или неосторожное движение может напугать незнакомца, повлечет за собой психологическую регрессию. Следующие несколько минут надо провести так же тонко, как и те хирургические манипуляции, которые он уже выполнил; врач в нем был готов.